того. Мысыр подлез к Дильдабаю, рванул за плечо.

— Эй, вставай! Что с тобой?

Дильдабай лежал, как колода. "Э, действительно, худо с парнем".

Мысыр сунул руку под грудь шофера, перевернул его на епийу. Потом склонился над ним и… Дильдабай, что называется, дрыхнул без задних ног! Мысыр, пожалуй, впервые проникся к нему уважением. Все вокруг задыхаются, места себе не находят, а этот безмятежно храпит, позабыв обо всем на свете. Ну, не молодец ли?

Кунтуар сорвал с себя рубашку.

— Горю весь… Может, так легче станет…

— Ай, вряд ли…

— Ну, и пусть! Хоть и подохну, так по крайней мере тело не стесню.

— Оставьте, почтенный! Неужто какая-нибудь машина не проедет?

— Какая машина?! Разве что торгаши с дынями проедут в сторону Джезказгана…

— Вон посмотрите: самолет летит.

— Ну, и что? Чихать он на нас хотел. Увидят нас и подумают: чудаки какие-то, бездельники по степи шляются.

— Можно помахать, дать ему знак.

— Так и поймут твои знаки. Глупости…

Кунтуар похлопал ладонями по тугому животу, всерьез спросил:

— Как думаешь, с таким бурдюком сала я долго продержусь?

Мысыр невольно расхохотался.

— Как же тогда быть нам, отощавшим овцам?! Или вы с Аякен договорились только вдвоем выжить?

Кунтуар почесал мощный, в толстых складках затылок, слегка смутился.

— А, один черт… Кого мы облагодетельствуем, если даже в живых останемся?.. — Повернулся всей тушей, увидел Карамергена. Старик трухлявым пнем торчал в голой степи. Мерлушковая шапка низко надвинута на лоб. — Эй, старик, иди сюда. Что сидишь на отшибе, словно старая ворона на навозной куче?

Охотник, помешкав, подошел. На нем были стеганые шаровары, толстая фуфайка, на ногах — изношенные громоздкие сапоги. Как он терпит в такой одежде! Еще и подпоясался туго-натуго широким сыромятным ремнем.

— Садись вот сюда, в тень, — по привычке властно сказал Кунтуар. — Сколько тебе лет?

— Э, милый… семьдесят пятый ныне стукнет.

— О, пожил, значит. Хорошо! И пережил, перевидел, должно быть, немало, а?

— Э, что там говорить…

— Хорошо! И эти места знаешь, а?

— Конечно, дорогой. Считай, сорок лет по степи этой мотаюсь.

— Хорошо! Тогда скажи: где мы сейчас торчим?

— Э, далековато забрались, сынок, далековато.

— Не Сорочья ли эта долина?

— Какой там! Мы ушли совсем в глубь верховья.

— Ну, и что ты посоветуешь, старик? — Кунтуар схватил охотника за рукав. — В трудный час наши предки всегда к мудрым старцам за помощью обращались. Давай, говори!

Охотник снял ружье, положил его перед собой. Потом достал огромный кисет, высыпал на клочок бумаги махорку, свернул "козью ножку". В движениях его была степенность и неторопливость.

— Выход у нас только один. — Он сощурился, цигаркой ткнул на северо-запад. — Отсюда на расстоянии однодневного пути есть озеро, камышом да осокой заросшее. Вода в нем пресная. На берегу озера живут скотники с верховья. Если до них доберемся, спасем наши души…

— Так какого дьявола мы тут сидим?! Пошли!

— Нет, дорогой. При такой жаре далеко не уйдешь. Подождем, пока солнце зайдет.

— Ойбай, меня… меня доставьте первым, — прохрипел еле слышно Аяпберген. — Мне совсем плохо.

Кунтуар едко хмыкнул.

— Не беспокойся. Для тебя заказан персональный вертолет. Разве можно допустить, чтобы казахи лишились такого замечательного фельетониста?

* * *

По пустыне плелись пятеро. К их счастью, светила луна и было не очень душно. С севера дул прохладный ветерок. Но идти по бездорожью было тяжело. Они брели, спотыкаясь о кочки, о корни пересохшей полыни, падая и вставая вновь. Жажда не проходила, язык во рту словно одеревенел. Мысыр истратил почти всю глюкозу. Аяпбергена уже не держали ноги. Огромный и толстый, как одногорбый верблюд, Кунтуар взвалил вконец ослабевшего редактора на спину. Впереди, волоча ноги, брел старик-охотник. Рядом с ним следовал неотступно Мысыр. Шофер Дильдабай верной тенью маячил возле своего начальника.

Время было далеко за полночь. А озера все еще не видно. Распласталась бескрайняя степь и нет ей дела до чужих горестей и бедствий. Столько она перевидела за множество веков, что очерствела, ко всему стала равнодушна, безразлична. Когда-то она, эта дряхлая степь, цвела, сияла, словно невеста на выданье, потом по ней примчались свирепые полчища; здесь кипели страсти, царствовали могущественные владыки, крушились полудикие державы. Все терпеливо сносила степь и теперь будто окаменела. Старики говорят: "Ночью степь сбрасывает путы". Видно, то имеется ввиду, что ночной путь кажется всегда длинней и изнурительней.

В аптечке Мысыра оставалось два флакона глюкозы. Это его доля, вполне законно и справедливо. Уже не раз он намеревался проглотить спасительную жидкость, но каждый раз сдерживал себя. Ведь она может еще больше понадобиться кому-нибудь из его спутников. Все вконец измучены и обессилены жаждой.

Шли молча, понуро. Вдруг вместе с Аяпбергеном за спиной грузно рухнул Кунтуар. Упал ничком, как подкошенный. Остальные подбежали к нему. Кунтуар терял последние силы. Он бугрился на песке, точно кит, выброшенный штормом на берег. Еле прохрипел, просвистел:

— Оставьте нас… Идите дальше… Потом подберете… найдете, если сами… уцелеете…

Другого выхода не было… Пришлось оставить двух Старых приятелей в пустынной степи. Мысыр на прощание влил каждому в рот по флакону глюкозы.

Пошли дальше. Ноги переставляли с трудом. Порой казалось, что топчутся на месте. Шли на север, раскрыв рот против ветра. Но и это облегчения не приносило. Тогда сбросили с себя одежду. Перед глазами плыли черные круги, сердце колотилось, подташнивало. Эх, обрушился бы вдруг с неба ливень! Какое бы это было наслаждение! Только, кажется, за все лето не выпало здесь ни одной дождинки.

На востоке начал алеть горизонт. Короткая летняя ночь была на исходе. Если по прохладе им не удастся добраться до жилья, считай, конец. До следующей ночи им не дотянуть.

Шли. Падали. И вновь шли. Впереди по-прежнему Карамерген. За ним, след в след — Мысыр. Значительно поотстав, брел Дильдабай.

— Кареке, как по-вашему, скоро? — спросил, зайдя сбоку, Мысыр.

— Уже недолго, дорогой. Да вот беда, с места почти не двигаемся…

— Давайте прибавим ходу.

— Ойбай… дяденьки-и-и… — раздался сзади дурной голос.

Оба оглянулись. Дильдабай сидел на корточках, прижав руки к животу.

— Что случилось?

— Ты что, бедный?

— Горит все… внутри, дяденьки… Не могу больше… Кажется, умру сейчас… умру…

— Брось, не говори глупостей, милый. До озера уже рукой подать. Вставай. Крепись! Ты ведь джигит, молодой совсем… Вот я, старик дряхлый, и то иду, держусь…

Однако ноги уже не держали Дильдабая. Пришлось и его оставить. А через некоторое время выдохся и старый охотник. Он стал все чаще спотыкаться, потом упал возле чахлого куста полыни. Мысыр растерянно опустился рядом.

— Прости меня, старика, дорогой… — произнес охотник. — Видишь, не могу…