же я забыл сказать ему про еще одно обстоятельство.

Я обернулся и прокричал, через голову оперативников ведущих меня вниз к машине.

— Пал Николаевич! Пал Николаевич, забыл! — прокурор города встретился со мной глазами. Оперативники подталкивали меня в спину.

— Давай, шагай, вспомнил он.

— Шельма выжил, он в городе и вместе с братом ищет, тоже самое, что и я.

По его взгляду я понял, что он услышал меня. Я развернулся и зашагал в сторону лифта. Вместе с теми, кто меня конвоировал.

Меня вывели на улицу и посадили в холодный УАЗик в задний отсек.

После двух попыток провести допрос ночью прямо в отделении, меня посадили прямо в «обезьянник».

Я ведь отказался отвечать на вопросы. Милиционеры бесились, гневались, но ничего не сделал. Я знал, что я хорошо отделался. Могли бы и вломить.

Поняв, что допрашивать меня бесполезно, второй раз провели короткий обыск, записали мои данные, заставили сдать ремень и шнурки.

Еще раз настойчиво предложили признаться в содеянном, подписать бумаги на чистосердечное признание, но получили отказ.

Потом заперли в небольшой камере с решетками. По стенам, под прямым углом к друг другу, были расположены две скамейки.

В помещении пахло затхлостью и бездомными горемыками.

Поймав себя на мысли, что русском лексиконе пока не существовало слово «бомж», я присел на скамейку, преодолев свое отвращение.

У Высоцкого в песнях присутствовали «бичи». Одна из трактовок — «бывший интеллигентный человек».

Их было особенно много в Приморье в 60-ых и 70-ых. Называли бичом опустившегося, нередко спившегося безработного и бездомного человека, пробивающегося сезонными или случайными заработками.

На неквалифицированных и тяжёлых работах и проживающего в бараках, вагончиках и другом случайном жилье.

А вот «бомжи» появились значительно позже. Это обидное прозвище людей, называвшихся «Без определенного места жительства». Появились к середине и к концу 80-ых.

Технически бомжей в Советском Союзе и вовсе не было, потому как недвижимость не была собственностью гражданина в капиталистическом смысле.

А на бумаге для каждого была нарисована своя крыша над головой — от коммуналки и общаги до собственной квартиры или частного дома. У каждого в паспорте значился адрес — прописка.

Но жизнь была шире и объемнее написанного на бумаге. Кто-то бродяжничал сам, кто-то не работал и скрывался, например, от алиментов.

Кто-то спивался и оказывался на улице. Кого-то аферисты лишали жилья обманом. Последние случаи были редки, но тем не менее были.

И все же при всех мифах и легенда о пьянстве в советское время, я должен сказать, что по сравнению с 90-ыми бомжей и бездомных в Союзе было мизерное количество.

По началу я находился там один. Усевшись и найдя более менее удобное положение. Я попробовал уснуть. В камере было прохладно. «Никто не обещал тебе пятизвездочный отель» подумалось мне, но настроение у меня было хорошее.

Мне было спокойно от того, что мои друзья сейчас находятся в тепле и уюте.

Я был уверен, что прокурор города сделает всё для того, чтобы его дочь оказалась дома, пусть даже под подпиской о не выезде.

Это мысль успокаивала и убаюкивала меня, я почти уснул когда услышал в коридоре за решеткой запертых дверей обезьянника знакомый голос.

— Да не пихай ты так! Иду, я иду, начальник!

— Я тебе сейчас поговорю! — отвечал ему конвоирущий.

Сотрудники милиции в мою сторону вели человека, держа его под руки. Вот так встреча.

Глава 22

— Да не пихай ты так! Иду я, иду, начальник!

Сотрудники милиции в мою сторону вели человека, держа его под руки. Вот так встреча.

— Сухишвили, ты перестань-то блатным прикидываться, плохо кончишь. Цени свободу, а не воровское поведение.

— Настоящая свобода в может быть только в душе.

Замки в камеру залязгали вместе со звоном связки ключей надзирателя.

— Не умничай, — один из конвоиров слегка подтолкнул его в камеру. Не грубо, но вполне чувствительно.

— А что не умничай? Даже великий Иосиф Виссарионович Сталин в молодости несколько раз сидел в тюрьме и был в ссылке. Если его тюрьма не испортила, то я тоже постараюсь

Я вспомнил про особую гордость грузинов, которую они испытывали за своего самого знаменитого земляка.

Сев на скамейку, я разглядывал вновь прибывшего знакомого и размышлял стоит ли показывать милиционерам то, что мы знакомы.

Ответ очевиден — нет. Теймураз вел себя так будто вообще не замечал моего присутствия. Он зашел и сел на соседнюю скамейку, уставился в пол, положил локти на бедра, свесив руки.

Сухишвили совершенно не смотрел на меня. Я посмотрел на милиционеров неторопливо запирающих замки.

Один стоял, опершись плечом о стену, сложив руки на груди. Он лениво глядел в нашу сторону, но его интерес был скорее праздный, нежели профессиональный.

Второй обернулся к коллеге.

— Пошли?

Тот кивнул.

— Смотрите тут у нас, не бузите.

Он повернулся посмотрел из под нахмуренных бровей зачем-то погрозил указательным пальцем.

Я безучастно лег обратно и укрылся курткой. В коридоре в тишине противно дребезжала лампа днневного света.

Сухишвили тихо, почти шепотом заговорил

— Ну, здорово, Бодров.

— Здравствуй, Теймураз.

Я понимал, что вероятность того, что мы случайно здесь оказались вместе в обезьяннике минимальна.

Все же, мой опыт, состоящий событий в прошлой жизни и в настоящей, подсказывал, что всё у таких «совпадений» есть причина.

Осталось набраться терпения и узнать ее.

Теймураз продолжил. Я отвечал лежа, не меняя позы и глядя в потолок.

— Давно тут сидишь?

— Да как сказать? Вроде недавно, часа два, но такое ощущение что месяц прошел.

— Привыкай, старшие пацаны рассказывали, что в тюрьме время тянется очень долго. Они говорят, что это и есть настоящее наказание.

— А я, если что, не собираюсь тут задерживаться, Теймураз. Зачем мне привыкать к тюремным порядкам и философии? Я скоро выйду.

— С хрена ли ты решил, что тебя менты выпустят? Лучше не настраивайся, чтобы потом не расстраиваться. Как говориться, чтобы не разочаровываться — нужно не очаровываться.

— Ну как с хрена. Я просто знаю, что я не виноват в том, в чем меня могут подозревать. Они разберуться и выпустят.

— Все говорят, что не виноваты. Не будь таким наивным, думаешь ментам есть дело до справедливости? Они плевать хотели. Знаешь, сколько людей невинных по тюрьмам сидит?

— Сухишвили, — я приподнялся на локте и обернулся в его сторону, — ты пришел мне мозг компостировать?

— Странный ты человек, Бодров. Я к тебе