— Ну, выкладывай, что у тебя такое?

У Блажевича было серьезное, почти торжественное лицо, и всем показалось, что он должен сообщить сейчас, и в самом деле, что-то очень важное и приятное.

— Так что же? — снова поинтересовался Павел.

— Я ды Линев ажани́лися сення!

— Врешь! — ахнул Павел. — И мне ничего не сказали?

— Чего ты так кричишь! — пожал плечами Гришка. — Ты — маленький. Тебе еще рано о том ведать.

— Это почему же? — подозрительно взглянула на Гришку бабушка. — Или он, Павел, в угол рожей, или что?

— Маленький, — доедая пирог, повторил Блажевич. — Несмелый. Девчонок боится.

— Больно много ты знаешь! — вдруг повеселела бабушка. И смущенно умолкла, выдав себя.

Когда с едой было покончено, и все встали из-за стола, Марфа Ефимовна сказала, вздыхая:

— Ну, нам пора. Собирайтесь, мама.

— Куда же, на ночь глядя? — спросил Линев. — Мы вам тут постелем. Хотите — на койках, хотите — на полу.

— Точно та́ка! — безоговорочно заявил Влахов. — Вы — спат тут!

Выговорив не очень точно, но все-таки русские слова, болгарин весь расцвел, хлопнул себя лапищами по бокам и счастливо рассмеялся:

— Перви опити. Кри́во-ля́во.

Марфа Ефимовна колебалась недолго. Она переглянулась с бабушкой и согласно качнула головой:

— Нам на полу способнее. Там и стелите.

— Гэ́та мигом! — пообещал Блажевич.

Он стащил на пол матрацы с двух кроватей, застелил их простынями, покидал вниз подушки и одеяла, и широким жестом пригласил женщин:

— Будьте ласковы! А мы паку́ль в коридоре покурим.

Бабушка безмолвно пожевала губами, кивнула головой:

— Надо уважить, Марфа. Эти двое, что поженились, может, последний раз с Павлом ночуют.

Блажевич важно покачал головой и сообщил, что их все уважают.

— За что же вам такой почет? — поинтересовалась старуха, уже одобрительно посматривая на шутника. — Или славу какую заслужили?

— Именно! — подтвердил Блажевич. — Не сення-завтра звание нам дадут.

— Какое ж это? Казачьих атаманов?

— Выше! Ударников коммунистической пра́цы.

— И что ж? Жалованье прибавят?

— А как же! — утвердительно закивал головой Гришка и добавил, что он уже велел молодой жене сшить громадный мешок для денег.

— Пустобай ты! — добродушно усмехнулась бабушка. — А что весел — это ладно. Больше веселишься — меньше горевать будешь.

Она тихонько зевнула, сконфуженно посмотрела на невестку, мелко перекрестила рот:

— Умаялась я сегодня.

— Вси́чка да изле́зат в коридо́ра! — приказал Влахов.

Все, за исключением женщин, вышли из комнаты.

— Ну, женатые, — сказал Павел, обращаясь к Линеву и Блажевичу. — Наврали?

— А то нет! — расхохотался Блажевич.

— Присочинили для пользы дела, — рассмеялся и Линев. — Однако, не сильно. Мы от тебя не отстанем. По этой части.

Через минуту Линев постучал в дверь.

— Можно? Никто не ответил.

Все вошли в комнату.

— Как се чувству́вате?.. — начал было Влахов, но осекся: женщины лежали молча, отвернувшись к стене.

Павел постелил себе шинель, а Блажевич устроил матрац из двух ватников. Потушили свет.

Абатурин лежал с открытыми глазами, уставший и возбужденный после всех событий дня. Он почти не мог думать сейчас ни о чем, и только звуки доходили до его сознания.

Вот тихо вздыхает бабушка, украдкой творя молитву. Вот в ладошку покашляла мать, боясь выдать свою бессонницу. Заскрипели пружины под крупным телом Влахова.

Всхрапнул и замолк Блажевич.

Шло время, и усталость сморила людей. В комнате стало совсем тихо.

Теперь все звуки за стенами общежития стали явственнее, резче, сильнее. Там, за окнами, могуче дышал завод, и огненные всплески его дыхания сотрясали стекла домов. Изредка с горы долетали раскаты взрывов, тонко вскрикивали маневровые паровозы, шипел сбрасываемый пар.

«Ничего, Паша, — отчетливо сказал Павлу чей-то голос, и Абатурин удивился, увидев перед собой лицо Прокофия Ильича. — Бывает и га́лфинд. В жизни случается всякое. Но все-таки плыви вперед!».

Потом капитан трогал жесткой ладонью волосы Павла, неумело гладя их, говорил негромко:

«И не забудь главное: человек — человеку. Без этого нет человека».

«Я понимаю, Прокофий Ильич, — отвечал Павел. — Я помню это».

Очертания капитана растаяли, и молоденький офицер Николай Павлович тихо пел «Не искушай меня без нужды», и лейтенанту подпевали Гарбуз и Агашин.

Кончив петь, Гарбуз подвел к Павлу свою жену и попросил знакомиться. Павел посмотрел на нее и сказал, что знакомиться не надо, потому что это — Маша, проводница поезда, и они знают друг друга.

Еще Петька просил Павла жениться на Люсе и обещал ему место в своей комнате.

Но тут громко запротестовал Лаврентий Степанович Цибульский и заявил, что Абатурина нельзя пускать в приличное общество, так как он не умеет играть в шахматы.

«Нет, умею, — возразил Павел. — Хотите убедиться?».

Они играли весь день и всю ночь, и Павел все время побеждал.

«Вот видите, — сказал он, — умею».

«Ничего подобного, мон шер, — окрысился Цибульский, — вы обыграли вовсе не меня».

Павел посмотрел в удивлении на Лаврентия Степановича и увидел, что на плечах у него голова Алевтины.

«Дурак! — усмехнулась Алевтина. — У нас родилась телка, и мы купили швейную машину».

«И впрямь — дурак!» — подтвердил Жамков, хмурясь толстыми бровями.

Но тут появилась Анна, яркое сияние ее волос сразу наполнило комнату светом, и куда-то в тень ушли другие лица.

«В жизни все не просто, — сказала она. — Любовь не выигрывают в лотерею. Она требует от человека и мужества, и сил, и риска. Спи, милый».

Павел окончательно забылся уже под самое утро и не слышал, как мать, осторожно ступая, села у его кровати. Она гладила сына по длинным льняным волосам, и слезы тихо набегали ей на глаза.

«Анна…» — пробормотал Павел во сне.

Марфа Ефимовна, склонившись над ним, негромко заплакала:

— Вот ты уже и не мамкин, Панюшка… А невесть чей…

1960—1963 гг.

Урал — Заполярье

ВЛАДИСЛАВ ГРАВИШКИС

Гравишкис Владислав Ромуальдович родился в городе Риге в семье рабочего-столяра. Детство и юность прошли в Сибири. Работал поденщиком, библиотекарем, журналистом. Литературой заниматься начал рано — в 1923 году. В омской газете «Рабочий путь» были напечатаны первые рассказы, а в 1930 году в журнале «Сибирские огни» — первая повесть «Экзамен».

Издал несколько книг в Москве, Свердловске и Челябинске: «Есть на Урале завод», «После войны», «Машина-ПТ-10», «Большое испытание Сережи Мерсенева», «На озере Светлом», «Гвардии Красной сын», «Миасская долина», «Добрый самородок» и др.

Член КПСС, член Союза советских писателей с 1951 года.

500 ГРАДУСОВ ВЫШЕ НУЛЯ

Рассказ

Ничто не предвещало беды. Цементационная печь, этакое кирпичное чудовище в тринадцать метров длины, равномерно гудела всеми форсунками, жадно поглощая свои порции мазута и воздуха. То и дело звенела цепь, которой цементовщик Антон Неустроев поднимал печную заслонку. И тогда глухо лязгал