Нельзя сказать, что это проблема чисто философская, никого, кроме теоретиков не волнующая. Человек ведет себя согласно своим убеждениям. В самый разгар полемики об эгоистичных генах мы с коллегами-эволюционистами собрались одним прекрасным вечером у камина обсудить некий проект, и на вопрос об участии каждый отвечал извиняющимся тоном: «Я помогу, но только если мне это будет выгодно». Убеждение, что отбор проходят одни эгоисты, подрывает устои общества. Если оно распространится, жизнь станет еще более суровой и одинокой, чем сейчас. Боюсь, что оно уже распространяется и уже успело изменить социальную действительность.

Экономисты отнеслись к нему серьезно. Свое мнение по поводу того, что оно значит для нас, почти сразу высказали Мэтт Ридли и Роберт Фрэнк[507],[508]. Фрэнк сообщил, что студенты, изучающие экономику, с меньшей охотой жертвуют деньги на общественное радио и реже становятся донорами крови[509].

В клинике очень заметно, насколько жизнь и проблемы пациентов зависят от их представлений о человеческой природе. Чтобы сразу прояснить для себя характер пациента, я задаю ему один вопрос: «Как думаете, каковы люди по природе своей?» Самый обнадеживающий для психотерапевта ответ: «Каждый может быть то плохим, то хорошим, многое зависит от ситуации». Но гораздо чаще встречаются ответы, отражающие нашу устойчивую склонность оценивать почти все, в том числе и целый человеческий род скопом, как преимущественно хороший или преимущественно плохой. Пациенты, заявляющие: «В большинстве своем люди довольно хорошие, они стараются поступать как подобает», тяготеют к невротическому типу и обычно ладят и сотрудничают с врачом. Те же, кто говорит: «В большинстве своем каждый сам за себя, ну а как иначе-то?» – как правило, испытывают проблемы в близких отношениях.

Подобные убеждения – из разряда самоподкрепляющихся. Человек, способный на доверие, будет окружать себя такими же людьми и отношения будет создавать с теми, кто оправдает его положительные ожидания. С циниками такому не по пути. Те же, кто считает, что остальные заботятся только о себе, окружают себя недоверчивыми и зачастую не стоящими доверия и в результате только укрепляются в своем мировоззрении. Помню, на одном званом ужине, когда разговор зашел об альтруизме, именитый приглашенный лектор поинтересовался цинично: «И что, кто-нибудь из вас хотя бы раз в жизни сталкивался с настоящим альтруизмом?» Желающих ответить не нашлось.

Люди отстаивают свои взгляды на жизнь. Считающие остальных в основе своей плохими не допускают самой мысли о существовании альтруизма и доверительных отношений. Чего они только не делают во время терапии, чтобы не расставаться со своими убеждениями. Самая распространенная проверка: «Вам только деньги от меня и нужны». Следующая ступень – полуночные звонки с требованием немедленно приехать к пациенту на дом, иначе он покончит с собой.

Биолог из Мичиганского университета Ричард Александер, написавший одну из первых книг об эволюции человеческой нравственности[510], рассказывал, как пытался убедить наставника в своей альтруистичности, упомянув, что сошел с дорожки, пропуская колонну муравьев. «Может, это и был альтруистичный поступок, – ответил наставник, – пока ты не начал им хвастаться».

Другим претит сама мысль о том, что социальное взаимодействие нужно лишь для продвижения собственных интересов. Я спрашивал многих верующих, почему они выступают против преподавания эволюционной биологии. Чаще всего мне отвечали, что эта доктрина уничтожает мотивацию к нравственному поведению. Однако эти опасения не подтверждаются. Вероятность развестись, попасть в тюрьму или как-то иначе нарушить правила социума у неверующего ничуть не выше, чем у верующего[511],[512],[513]. Тем не менее многие заявляли мне, что именно вера в бога позволяет им сдерживать свои эгоистичные порывы. Что ж, если им помогает, отлично, зачем что-то менять.

Джорджа Уильямса его собственная идея тревожила еще больше, чем остальных. Не один год размышляя над ее значением для общества, он пришел к самому неутешительному выводу: «Естественный отбор… можно честно признать направленным на максимизацию недальновидного эгоизма. ‹…› Я считаю нравственность случайным, лишь в силу бесконечной тупости “родителя” появившимся на свет отпрыском некоего биологического процесса, который в норме противоречит проявлению подобного свойства»[514]. Ирония в том, что сам Джордж – человек исключительных нравственных качеств. Он мог бы устроить скандал и доказать, что является основоположником идеи родственного отбора, предъявив статью 1957 года, над которой трудился вместе со своей женой Дорис[515], но он этого делать не стал. И в нашей совместной работе он всегда щедро делился идеями и находками. Но при этом он не видел другой логики, кроме той, что естественный отбор формирует поведение с прицелом на максимизацию индивидуальной приспособленности[516].

Меня ему убедить в истинности этой логики так и не удалось, хотя мы беседовали об этом неделями. Возможно, принять жестокую правду мне помешал культурный багаж. Как внук миссионеров, в детстве постоянно бывавший в церкви, я привык считать, что большинство людей обладает высокими нравственными качествами от рождения. Выбрав профессию, нацеленную на помощь другим, я перевидал несчетное количество людей, мотивированных к тому, чтобы поступать как подобает. Работа с пациентами, страдающими тревожными расстройствами, еще больше укрепила (или исказила) мои представления о человеческой природе. В большинстве своем такие пациенты – нерешительные, застенчивые, робкие и совестливые люди, изо всех сил старающиеся оправдывать ожидания социума. Дальнейший опыт немного спустил меня с небес на землю. Раньше я и представить не мог, что кто-то способен, глядя тебе прямо в глаза, давать обещание, которое не собирается выполнять. Но, как и все остальные, я буду горой стоять за свои коренные убеждения, поэтому в моей копилке гораздо больше нравственных поступков и желания сделать что-то хорошее для окружающих, чем примеров обмана и проявлений эгоизма. Другим жизнь преподавала совершенно иные и гораздо более жестокие уроки.

Пытаясь разрешить противоречие между теорией и жизненными наблюдениями, я пополнил легион ученых, искавших эволюционные истоки сотрудничества и нравственных эмоций. Объяснений предлагалось множество, но большинство авторов продвигали каждый свое. В стремлении все упростить мы, наоборот, создаем ненужные сложности, когда – как и в нашем случае – верных причин может быть несколько и все они так или иначе дополняют общую картину. Но честно предупреждаю: в обзоре объяснений, к которому мы сейчас перейдем, важны многие, а я, как почти все мои коллеги, отдам преимущество одному.

Для начала – краткая выжимка из гипотез, касающихся эволюционных причин сотрудничества. (1) Преимущество для групп неродственных особей не может объяснить формирование у людей высокосоциальных способностей. (2) Значительная часть альтруистичного поведения объясняется преимуществами для родственников, имеющих общие гены. (3) Немалая часть предположительного сотрудничества между не состоящими в родстве заключается в том, что человек старается для себя,