– Почему в материалах дела Радкевича нет ни слова о Зинаиде Герус?

– Ты читал само дело?

– Нет. Только то, что нашел в Сети.

– Полагаю, причина банальна. Тело горничной просто не обнаружили. Ее кости истлели там, куда Радкевич запрятал труп: где-нибудь под кучей мусора на пустыре, куда выбрасывали отходы заводов и фабрик. Разве это важно?

– Ты же неспроста заговорил о ней? – наседал Илья.

– Она была воровкой.

– Это я понял. Брала у хозяев все, что плохо лежит. Когда дело дошло до драгоценностей, Брусницыны не стерпели.

– Горничная ушла не с пустыми руками, – ухмыльнулся горбун. – Но затаила злобу. Возможно, в отместку за увольнение она разбила то самое зеркало… ну, в котором томилось отражение Дракулы, а следовательно, его дух. И солнце Брусницыных закатилось! Везуха закончилась. Для них наступили тяжкие часы испытаний. На них неумолимо надвигалась тьма, которая в конце концов поглотила всех! Где потомки бывших заводчиков?.. Их нет! Они канули в бездну революции и Гражданской войны, были истреблены, вымерли. Роскошный дом опустел. Теперь туда ходят темные личности, там снимают странные фильмы. Но жизнь давно покинула эту печальную обитель! По ночам в комнатах и коридорах особняка снуют призраки и всякая нечисть. Не каждому удается выйти наружу тем же самым человеком, сохранить здравый рассудок. Это лишь кажется, что в тебе ничего не изменилось… В действительности ты уже не тот, в твоем сердце поселилась черная тоска, и душу твою точат могильные черви…

Корней проявил недюжинное красноречие, чем насторожил Илью. Он смерил собеседника недоверчивым взглядом. Приказать тому выложить всю правду, без утайки? Пожалуй, горбун давно изобрел способ выражаться иносказательно. Таким образом он подчиняется, не раскрывая своих секретов.

– Черви не могут точить душу, – возразил Илья. – Разве что тело.

– Вы не знаете, с кем связались. Эта пустышка Аня со своим хворым дядюшкой влипла в плохую историю. И вас за собой потянула…

* * *

Люсьена рассчиталась с таксистом и вышла из машины. Дождь на время прекратился. Улицы тонули в напитанном влагой тумане. Он оседал на волосах и одежде. В свете фонаря журналистка увидела двух мужчин, в одном из которых узнала Филиппова. Кто же второй? Неужели, человек, которого в узких кругах называют смотрителем?

Мужчины двинулись ей навстречу. Оба почти одного роста, коренастые и круглолицые. Филиппова отличают усы, некоторый лоск и прямая осанка. Смотритель грубее, более неуклюжий и простоватый.

– Знакомься, это Макс, – представил его капитан.

– Люсьена…

Она не подала Максу руки, да тот и не ждал. Окинув женщину взглядом, он одобрительно кивнул. Та правильно оделась: спортивный костюм, жилетка без рукавов, но с капюшоном, и кроссовки. По крайней мере, с ней не будет лишних хлопот. Каблук не сломает, полу не порвет, шляпку не потеряет. А то некоторые дамочки так вырядятся, что смех берет.

– Ну, чего стоим? – хмуро молвил он. – Пошли? К вам, Люсьена, особая просьба: не отставать и ворон не ловить.

– В особняке живут вороны? – пошутила она.

– Позвольте? – сказал Филиппов, беря ее под руку. – Я буду вас охранять.

Макс уверенно зашагал вперед, словно мог видеть в темноте.

– Вы взяли фонарь? – спросила Люсьена. – В доме Брусницыных нет электричества.

– Фонарь у нашего провожатого, – объяснил он. – Я прямо из клуба, а там фонарей не продают. Не беда! Максу не впервой водить за собой бестолковых туристов. Да, Макс?

– Угу.

– А телефон у вас с собой? Там же есть фонарик. Я собиралась спросонья и забыла свой дома.

– Точно, – кивнул сыщик и полез в карман за гаджетом. – Черт, батарея села! С этой беготней некогда зарядить. Хорошо, что я вам успел позвонить.

Смотритель всю дорогу молчал. «Туристы» тоже притихли. Люсьену томило дурное предчувствие. Капитан же был собран и сосредоточен. Его спутница поминутно оборачивалась, вздрагивала и глазела по сторонам.

– Что с вами? – усмехнулся он.

– Честно говоря, мне не по себе…

– Вы же не одна, а с полицией. Положитесь на меня.

– У вас… вы вооружены?

– Табельный пистолет при мне, – шепнул ей на ухо сыщик. – Не волнуйтесь, я хороший стрелок. Маньяк от меня не уйдет.

Люсьена выразила удивление, что его коллеги из убойного отдела не проявляют должного рвения в поисках преступника.

– Вам больше всех надо? – спросила она.

– Великие дела вершатся в тишине. Вы ждали, что я привезу с собой бригаду ОМОНа? Шлемы, автоматы, броники… Вампира этим не испугаешь! А осиновый кол я не догадался захватить.

– Издеваетесь? – обиженно протянула журналистка.

Макс открыл скрипучую дверь, и все трое оказались на старой проходной бывшего заводоуправления.

– Осторожно, – предупредил он. – Тут полно мусора, битых кирпичей и поломанной мебели.

– Голые стены, – разочарованно заметил капитан. – Какие-то картонные перегородки, оторванный пластик… Где же мрачная готическая романтика?

– Вся красота на втором этаже, – пояснил Макс. – Готики в доме нет. В основном Ренессанс, Рококо и восточные мотивы.

– Покажете нам знаменитую мраморную лестницу с кариатидами? – попросила Люсьена.

Ее голос подхватило гулкое эхо и унесло куда-то вверх, к грязному потолку со свисающей паутиной.

– Центральный вход закрыт наглухо, поэтому мы зашли через проходную. Но я вас проведу к кариатидам окольным путем, – пообещал Макс, освещая дорогу фонариком. – Прихожая в помпейском стиле вас удивит.

– Помпейский стиль? – переспросил капитан.

– Дом строился в девятнадцатом веке, когда в высшем обществе было модно увлекаться раскопками. Брусницыны – выходцы из крестьян, и тяга к искусству отвечала их новому статусу богатых промышленников. Денег на отделку они не жалели.

– Вы настоящий экскурсовод, Макс! – восхитилась Люсьена.

– А вот и знаменитая лестница… Пройти по ней, все равно что пройти сквозь время…

Филиппов и журналистка задрали головы. У сыщика вырвался восторженный вздох. Беломраморные ступени уходили вверх, по бокам в луче фонаря мерцали завитки перильных ограждений. Кариатиды молча взирали с высоты на маленькие фигурки людей. В их каменных очах застыло прошлое…

* * *

Дмитрий крался по темной стороне улицы, не опасаясь быть замеченным. Видимость в тумане была на расстоянии вытянутой руки. Ночью на Кожевенной всегда пустынно, а с появлением маньяка стало и вовсе безлюдно. Даже бродячие коты и собаки попрятались. Патрульные, вопреки его ожиданию, тоже отсутствовали. В такую погоду не мудрено!

Дмитрий слышал впереди глухие голоса мужчины и женщины, понимая, что те опережают его на несколько метров. Он думал о Реквиеме… но не в том смысле, который придают этому слову обыватели: начало латинского церковного песнопения, – reguiem aeternam – вечный покой…

Нет, для некоторых покоем и не пахло! Напротив, это испытание, а временами – тяжкое бремя. Тот, кто знает, что не умрет, теряет всякий вкус к