Но похоже никто меня даже не услышал. Венок-оберег, наполненный любовью матери или жены этого воина, уничтожил двух духов сотворённого зла, но третий вновь вселился в тело ратника, и того вдруг резко с хрустом согнуло пополам.

В следующий миг тело ратника начало быстро меняться. Двое богатырей-клятвенников были ранены и обессиленные лежали на снегу, окутанные чёрным дымом, сквозь которые пробивались робкие лучи света. А двое других — Суроженин и его напарник — отбивались от прочих духов злых дел еретника.

Поражённый злом ратник закричал, голос его изменился, начал дрожать. С воина сорвались и рухнули в снег доспехи, а его тело начало пульсировать и разбухать на глазах, точно дрожжи.

За несколько секунд некогда молодой и вполне симпатичный мужчина превратился в бугрящуюся наростами уродливую тушу. Он разросся вширь и высоту, став вчетверо шире любого человека и выше раза в три. На руках, груди и шеи — которые ещё можно было различить — вздулись чёрно-зелёные вены, по бугрящейся коже пробежали чёрные символы, а прямо между округлых плеч, над грудью обернувшегося монстром ратника вытянулись сразу несколько уродливых сжатых узких голов, следом показались обтянутые кожей рёбра и плечи. Дюжина более мелких, отвратительных и беззубых продолговатых голов, с тонкими шеями и костлявыми грудными клетками, с выпирающими рёбрами, торчали между плеч отвратительной громоздкой исполнской туши.

Выжившие воители попятились от неведомой многоголовой твари, в которую превратился их соратник. Я услышала, как выругался Коцел да и сама готова была высказать все скверные слова, которые знала. А отвратного вида тварь раскрыла пасти дюжины голов и извергла шипящий багрово-чёрный пар.

На моих глазах один из богатырей, тот самый гневный, заорал попятился, тряся головой, но его лицо буквально расплавилось, расплывшись гадкой массой покрасневшей обожжённой плоти. А сам клятвенник замертво рухнул рядом с Суроженином.

Словно одной ужасающей твари было мало, ещё один ратник, чей венок также опал после сожжения двух тварей, тоже оказался поражён одним из оставшихся из трёх духов зла. И с ним произошло то же самое, что с первой жертвой духов зла — его тело разбухло, надулось и обратилось в чудовищное подобие человека, лишенного головы и шеи. У новоявленного безымянного чудовища над широкой мясистой и бугристой грудью высунулись багровые верёвки, на концах которых, в петлях, болтались уродливые воющие тела. У них из разинутых пастей извергался чёрно-серый прах. Размахивая иссохшими и кричащими телами в петлях, монстр шагнул к ближайшему ратнику. Тот зазевался, и к нему на помощь бросился Коцел.

Я тоже рванулась помогать, но было поздно.

Второе чудище поднесло качающиеся в петлях монструозные безжизненные тела к Кочебору и обдало десятника струями густого праха. Коцел, кашляя, одной рукой отмахивался мечом, а второй тащил за ворот обессиленного ратника.

Я была уже рядом. Выкрикнув заклятие, я отпустила ножи, и те шустро начертили в воздухе несколько рун. Минуло мгновение, и ноги обоих чудищ провалились в глубокие ямы, из которых они не могли быстро выбраться.

Обе твари взвыли от боли, и уродливые головы вновь извергли пар и прах.

— Звенислава! — позвал меня Суроженин. — Это… ЭТО, ТВОЮ МАТЬ, ЗА МРАЗИ ТАКИЕ?!!

— Жертвы еретника! — коротко ответила я. — Они приняли форму Мщения.

— Мщения⁈ Кому мстить собрались⁈ Нам⁈

— Сейчас им всё равно кому мстить — их души пленил еретник и наполнил ненавистью ко всему живому, — я уже была на коленях рядом с лежащим в снегу кашляющим Коцелом и держала в руках его голову.

Парень, которого оттащил Коцел был жив. Тоже кашлял, правда, аки чахоточный, но был жив, а вот Кочебор… Глаза его закатились, а дыхание стало слабым и хриплым. Пульс и вовсе едва прощупывался.

Суроженин вознёс молитвы Сварогу и бросился к тварям, которые пытались выбраться изо льда, однако те не подпустили его к тебе. На другом берегу упыри падали в воды Иванки и тут же замирали на веки. Но постепенно из их тел образовывалась растущая горка, которая вскоре могла стать новым импровизированным мостом…

Но тут, к счастью, опомнился Окунь. Он выпрямился, собрался с силами и выкрикнул несколько заклятий. С неба как будто бы стремительно, друг за другом сорвались несколько звёзд. Росчерками света они врезались в груду тел упырей, отчего та немедленно развалилась.

Суроженин, со сверкающим светом Благодати на мече, всё-таки сразил одно из многоголовых чудовищ Мщения, но никак не мог справиться с другим. А я же пыталась помочь Коцелу. Но ничего не выходило.

— Его поразил про́клятый прах, — рядом со мной присел Ставр. — Его душа ещё борется, но она вот-вот отойдёт в Навь.

Я замотала головой. На глазах в который появились слёзы слабости и горечи.

— Не должно такому случится! Не сегодня! Не сейчас…

Я поперхнулась и трудом промолвила:

— Это несправедливо!..

— Почему же? — удивился Ставр. — Он не единственный, кто может здесь погибнуть…

— Но Коцел сегодня только что фактически вернул сына, а вместе с ним родных внуков. Он только-только свою семью по частям собрал!.. — всхлипнув ответила я. — Разве это правильно, чтобы люди только помирились, только перестали держать злость друг на друга и обрели мир, а тут один из них умер⁈ Коцел обязательно должен выжить! Должен вернуться домой… Хотя бы сегодня!.. Ему нельзя сейчас уходить… Нельзя…

Разумеется, мне было жаль абсолютно всех погибших людей, но Коцела Кочебора было бы жаль особенно сильно. Хотя я понимала насколько, наверное, глупо и бессвязно прозвучали мои слова. Должно быть это вообще странно переживать за чужое счастье.

Что ж, у таких людей, кто так мыслит, должно быть есть семья и всегда была. У них живы родители, братья с сёстрами и другие родственники, а потому я могула бы только порадоваться за таких обывателей. А я всё это — семью и счастье — потеряла очень давно. Задолго до того, как оказалась выброшена на улицу, а после, совершенно случайно, подобрана добросердечной Арысью Михайловной.

Когда оказываешься одна перед лицом безразличного мира, живущего своей жизнью и не обращающего никакого внимания на голодную замёрзающую девчонку, что пытается согреться у стен кузницы, начинаешь по-другому смотреть на семью и семейные ценности. В какой-то миг приходит осознание, что дороже этого не может быть никакое злато, а семья и семейная любовь, узы и благополучие — главное богатство.

Я видела страдания Коцела, переживания Азиты и знала о душевных муках Вышебора, а потому была уверенна, что они все заслужили вновь обрести и на этот раз сохранить свою большую счастливую семью. Если бы я могла, я бы помогла и другим ратникам остаться в живых,