Шрифт:
Закладка:
В комендатуре города Хойерсверда некоторые офицеры не захотели подписываться даже на месячный оклад. Один из них мотивировал это тем, что у него «половина денег уходит на выплату алиментов и для семьи остается только половина оклада». А инженера К. и вовсе обвинили в «исключительной жадности»: имеет «на книжке свыше 10 тысяч, а не пожелал ни копейки дать наличными, а его жена отказалась от подписки» и только после двукратного вызова дала согласие подписаться на… 50 рублей. Но самый большой грех коммуниста К., и это ему припомнили, состоял в том, что на партийном собрании, где обсуждался вопрос о подписке на заем, он посмел выступить с заявлением о нарушении принципа добровольности576.
Подписка 1948 года показала, что начал упираться и актив. В военной комендатуре района Гроссенхайм уполномоченный по подписке капитан М. «в личной беседе заявил, что он сам подпишется не более, как на месячный оклад». Под подозрением оказались и член партбюро майор Д., и кандидат ВКП(б) Р., которые тоже попытались отделаться месячным окладом. После проведенной с ними работы несознательные отступили, «последовали примеру коллектива» и подписались на полуторамесячный оклад577. Появились и невиданные ранее в сваговской среде «полные отказчики», которых чуть ли не силой тащили к подписному листу. Капитан С., член ВКП(б), заявил, что у него по вине Госбанка в период денежной реформы пропало 26 тысяч рублей и подписываться ему не на что. Только после вразумляющей беседы с партработниками капитан согласился подписаться на 110% месячного оклада. Заодно выяснилось, что С. в 1946 и 1947 годах подписывался на заем тоже со скрипом578.
С точки зрения декларируемых коммунистических норм такое поведение было просто неприличным, порочным, неправильным… Оно свидетельствовало о том, что человек не хочет расставаться с деньгами, материально помочь государству и «здесь за границей показать высокие чувства патриотизма и любви к родине»579. Политработники и партийные активисты пускали в ход все более сильные аргументы. Недаром сотрудник отдела информации УСВА земли Саксония-Ангальт капитан Кабаков подчеркнул, что «займы по существу являются референдумом, голосованием за нашу советскую власть»580. После таких слов становилось как-то боязно прослыть чуть ли не антисоветчиком. Поэтому, несмотря на попытки отдельных отчаянных людей полностью ускользнуть от подписки, система принуждения к добровольности работала в СВАГ в основном без сбоев. А недовольство одиночек, посмевших возражать, подавляли жесткими душеспасительными беседами и пугающими намеками. За поведением и настроением таких людей партработники начинали внимательно следить581.
По итогам подписки заем 1948 года мало чем отличался от прошлогоднего. И это несмотря на все предпринятые меры. В политдонесениях наверх пришлось отметить, что «среди офицерского состава нашлись такие люди, которые подписались на заем ниже, чем на месячный оклад, и с ними пришлось проводить вторичную подписку»582. Борцов за семейный бюджет стало, возможно, не намного больше, но они теперь были заметнее на общем покорном фоне. И высказывались все откровеннее.
Главное политическое управление Вооруженных сил СССР, вероятно, попыталось учесть открытое и скрытое недовольство, заметно усилив демагогию о добровольности подписки (по сравнению, например, с аналогичным документом 1946 года). Как и раньше, политическая кампания 1949 года проводилась под лозунгом «Трех-четырехнедельный заработок в заем». По-прежнему ставилась задача провести подписку в короткий срок, с высокими финансовыми результатами и стопроцентным охватом. В то же время директива Главпура № 107/III от 25 марта 1949 года декларативно запрещала применять меры принуждения. Теперь каждому подписчику было разрешено самому определить размер своей подписки и подписаться на любую сумму «по своему желанию»583. Но это не было разрешением на минимальную подписку, ведь минимум был уже обозначен «партией и правительством». Значит, меняться подписка могла только в сторону увеличения, к чему сразу стали призывать в оккупационном сообществе. Достижение подобных целей, конечно, требовало очень тщательной «раскачки» подчиненных. Очевидно, опасаясь повторения подписных коллизий 1948 года, всю подготовку к размещению займа было велено начать за месяц до правительственного объявления. И работу эту проводить в закрытом порядке. Ясно, что никаких смягчающих изменений в практике и организации подписки не произошло и произойти не могло. Зато изменились настроения подписных «добровольцев».
Вялое неудовольствие выразили даже некоторые военные коменданты и их замполиты. В военной комендатуре района Мюльхаузен на партийном собрании заместитель военного коменданта по политической части подполковник Азаров рекомендовал коммунистам подписаться на 150%. Когда после собрания к нему обратился секретарь партбюро: «Как же быть с установкой начальника политотдела, который ориентировал дать взаймы государству не менее 175%?» – Азаров ответил: «Пусть начальник политотдела сам подписывается на 175%»584. Начальник политотдела УСВА земли Саксония-Ангальт Смехов докладывал в Политуправление СВАГ, что «отдельные руководители военных комендатур самоустранились от проведения подписки». Например, военный комендант района Стендаль подполковник С. вместо того, «чтобы мобилизовать личный состав», сам не явился на митинг, разъезжал по району, по телефону передал: «Подпишите меня „на круглую“» (100%?). В результате «такой несерьезности» отдельные офицеры этой комендатуры «подписывались с нежеланием». Для выяснения причин неявки военного коменданта на митинг начальство уже 4 мая провело расследование. С. привлекли к партийной ответственности585. В земле Бранденбург совершенно «не по-советски» повел себя замполит комендатуры района Бад-Фрайенвальде. Мало того что он не проследил за исполнителями, которые чуть не сорвали организацию митинга, еще и проявил «личные нездоровые настроения», изображая жизнь в СССР как сплошной голод и нищету: брат его такой худой, что хоть в гроб клади, мать чуть не по миру ходит и значит – надо «всем им помогать, чтобы не умерли с голоду», потому и счел подписку в 200% «невозможной»586.
