В мае 1947 года была объявлена подписка на II Государственный заем восстановления и развития народного хозяйства СССР. На этот раз она носила более организованный характер. Политуправление СВАГ, которое было создано только летом 1946 года, в первой послевоенной подписной кампании участия не принимало. Теперь же оно активно включилось в формирование организационно-агитационных алгоритмов и шаблонов принуждения к добровольности. Начальство хотело знать все. Прежде всего, был четко определен порядок контроля за ходом подписки. С незначительными изменениями он сохранялся и в 1948, и 1949 годах. В первые две недели кампании политотделы ежедневно представляли в Политуправление СВАГ по телеграфу или телефону сводки статистических данных о подписке. Вся эта информация изначально носила секретный характер555. Поэтому количественная характеристика хода подписки отсутствовала и в газетах, и в агитационных материалах. Допускался только устный рассказ о локальных достижениях на закрытых партийных собраниях.

В 1947 году стали более тщательно готовить массовые митинги. Сложился своего рода митинговый стандарт. Должны были выступить офицер, кто-то из рядового состава, жена офицера, член ВКП(б), комсомолец, беспартийный, гражданский сотрудник…556 Предполагалось, что каждая категория работников должна получить свое конкретное напутствие. Цифры-обещания на митингах всегда назывались завышенные – 150–200, а то и 300% месячного оклада, что было нехитрым, но, вероятно, действенным психологическим приемом. Трудно определить, сколько правды было в политдонесениях, где приводились конкретные примеры митингового патриотического энтузиазма. В мае 1947 года политотдел УСВА провинции Мекленбург проинформировал Политуправление СВАГ, что на митинге в одной из военных комендатур капитан Г. заявил: «Я на прошлый заем подписался на 10 000 рублей, а теперь с женой подписываюсь на 10 500 руб. Пусть средства помогут Родине залечить раны, нанесенные войной, чтобы народ наш быстрее стал жить богато и весело»557. Известно, что десять дней спустя вышел приказ, согласно которому капитан получил повышение и стал старшим офицером558. Видимо, в такой ситуации ему было неудобно не выступить на митинге с повышенными обязательствами. Но откуда могла взяться совершенно немыслимая цифра в 10 500 рублей? Средняя зарплата героя подписной кампании вряд ли превышала 2000 рублей. Скорее всего, нафантазировали политотдельцы, обрабатывая политдонесения для представления начальству. А чтобы сделать картинку более привлекательной, продемонстрировали семейное единодушие в важном политическом вопросе и присочинили холостому офицеру еще и жену-подписчицу.

Сформированная пропагандой логика передового сталинского человека позволяла ему воспринимать полную противоречий кампанию сбора денег для государства как целостный идеологический монолит: «…наше собственное благополучие зависит от мощи и благополучия нашего государства, поэтому мы, прежде всего, должны думать об укреплении его»559, – то есть давать ему деньги взаймы и без отдачи. В результате получалась вполне утешительная конструкция: давая государству взаймы, мы даем взаймы самим себе. Так утверждалась идея подчиненного личного благополучия, а служение интересам государства представало в образе заботы о самом себе. Понятная идея «все должны помогать нашей любимой родине», то есть «жертвовать во имя», подавалась как забота о собственной жизни. Это была психологическая подмена, учитывавшая, возможно, начало какого-то нового поворота и в массовом сознании, и в пропаганде. Концепт жертвенности трансформировался и замещался концептом «благодарности». И хотя государство по-прежнему требовало от человека именно жертв, пусть всего лишь финансовых, эти жертвы следовало приносить в благодарность за «заботу»560. Говорить всерьез о «заботе» в тяжелом 1947 году было по меньшей мере преждевременно. Новый послевоенный пропагандистский тренд возник раньше, чем для этого появились жизненные основания. Снижение цен еще не началось, целые районы страны пострадали от голода, денежная реформа и отмена карточек только намечались. Но первые намеки на трансформацию идеи «жертвы во имя» в концепт «благодарности за» советская пропаганда уже обозначила. И на стыке этих совершенно разных мироощущений оказалась странная логика займа государству как заботы о себе.

Особую роль сыграл на этот раз личный пример начальства. Так было, например, с недавно назначенным на должность начальника УСВА провинции Мекленбург генерал-лейтенантом Н. И. Труфановым, который подписался на 20 000 рублей561. Нам известен и другой эпизод прямо противоположного свойства, но подтверждающий ту же мысль. Как следует из донесения начальника политотдела Управления окружной военной комендатуры Цвиккау, «при подписке имели место факты и отрицательных явлений». Так, например, начальник Штаба подполковник Л., выступая на митинге, в заключение сказал, что он подписывается сам и призывает всех подписываться на месячный оклад, что было намного меньше цифры, рекомендованной сверху. Из-за подписной расслабленности подчиненных, спровоцированной примером начальника, политработникам и агитаторам в последующие три дня пришлось заниматься не только «доохватом» сотрудников, находившихся в момент подписки в госпиталях и командировках, но и промыванием мозгов «товарищам, подписавшимся на низкую сумму»562.

Основным показателем несознательности был не отказ от подписки (на это, кажется, никто в это время не решался), а борьба за уменьшение ее размера, за сокращение потерь семейного бюджета. Проблемы у организаторов подписки начинались там и тогда, где и когда из служилого человека принимались выбивать повышенный подписной процент, покушались даже не на месячный оклад или его бóльшую часть, к подобному уже привыкли, а на полторы, а то и две зарплаты. Некоторые сотрудники пытались увильнуть от завышенных с их точки зрения сваговских подписных нормативов и остаться в пределах объявленных правительством норм («некоторые товарищи… колебались в определении суммы подписки»)563. Ничего хорошего из этого не выходило. Сопротивление лишь приводило к очередной «доподписке».