он отдуваясь. — Той же ночью… она поцеловала меня и спросила: хочу ли я все еще отправиться на поиски моей дурной подружки? Тебя, то есть. Я ответил, что да. Шванн рассмеялась, и мне стало жаль ее.

— Конечно! — звенящим голосом согласилась Наёмница. — Ее любой пожалеет! Такая несчастная, такая богатая, такая красивая, в окружении всей этой угнетающей роскоши!

— И тогда Шванн открыла мне свои истинные намерения… Всю жизнь она искала верность, которая устояла бы под напором ее красоты, но не находила ее. Она призналась, что в действительности испытывала меня. Откажись я от тебя ради того, чтобы остаться с ней, она бы бросила меня на растерзание своим злобным псам.

Наёмница фыркнула.

— Тебе все еще жаль ее?

Вогт серьезно кивнул.

— Моя жизнь была вне опасности, — объяснил он. — Я принял решение, и с тех пор у меня один выбор. Ты, — он схватил Наёмницу за руку.

Наёмница вырвала руку — после секундной задержки.

— Ты сумасшедший, — прошептала она.

— Не знаю, — широко улыбнулся Вогт. — Я чувствую, что у меня с тобой особенная связь. Мы встретились совсем недавно, а я как будто всю жизнь тебя знаю.

— Уж поверь мне, не всю, — отмахнулась Наёмница, в этот момент осознав, что стала жертвой аналогичной проделки…

Еще в тот момент, когда она услышала предложение Шванн, оно показалось ей крайне странным: «Сделай то, что я скажу, либо убирайся на все четыре стороны, но тогда твоему дружку не уцелеть». Ведь Наёмница действительно могла просто развернуться и уйти, не заботясь о жизни Вогта. И тем самым провалила бы испытание, после чего Шванн немедленно приказала бы ее прикончить.

Вогт снова поймал руку Наёмницы и задумчиво потер ее ладонь кончиками пальцев.

— Такая грубая кожа. Но мне нравится.

«У нее была гладкая, да?» Стиснув зубы, Наёмница вырвала свою недостойную длань.

— Идем, — она говорила мрачно, вместе с тем пытаясь проигнорировать огонек ликования, разгорающийся в душе. Вогт не предал ее!

Вогт отстал. Возможно, он не сразу решился высказать этот вопрос, однако терзался им слишком долго, чтобы терпеть и дальше.

— Все женщины умеют это делать? — спросил он и еще раз покраснел.

Глаза Наёмницы расширились. Это? Это?!

— Все! — ответила она едва ли не воплем. — Но некоторые не хотят!

— Но почему? — удивился Вогт.

Благодаря Шванн между ними добавилось сложностей. Но как бы то ни было, Наёмница не собиралась заниматься его дальнейшим обучением. Кто угодно, но не она. Опасаясь дальнейших проявлений его любопытства, Наёмница настолько ускорилась, что Вогт едва успевал за ней, пыхтя и спотыкаясь о кочки. «Так тебе и надо», — мстительно подумала она, слушая его тяжелое дыхание. Ее переполнял праведный гнев.

— Почему ты даже в обычной одежде выглядишь как монах? — оглянувшись, спросила она. — Такой обман.

Вскоре они набрели на куст с яркими красными ягодами, и, не задавая лишних вопросов вроде: «Ядовитые или нет?», все их оборвали и съели. Шванн, конечно, не распорядилась покормить их на дорожку или выдать еды с собой. Это было бы слишком человечно для нее.

Уничтожение ягод не помешало обсуждению их дальнейшего пути, хотя обсуждала в основном одна Наёмница, сама с собой, а Вогт был слишком расслаблен, чтобы задумываться, где они должны быть завтра, а где послезавтра и что там делать. Наёмницу же переполняла энергия, требующая выхода. Главным образом ее занимала карта. Вогт хорошо тогда сказал: если хочешь найти какую-то страну, прежде всего нужна карта. В тот момент его утверждение показалось ей бредовым. Но теперь оно обрело странную логичность.

— Мы отправляемся в Торикин, — объявила Наёмница.

Вогт удивленно выкатил на нее свои светлые глаза.

— Ты же говорила, что ненавидишь Торикин.

— Да, но нам нужна карта, а в Торикине можно купить что угодно. Мы не задержимся там надолго.

— Ну да, карта, — равнодушно согласился Вогт.

Наёмница хотела было припечатать его за отсутствие должного энтузиазма, но вместо этого запихнула в рот горсть ягод и проглотила почти не жуя.

— Почему ты так не любишь Торикин? — спросил Вогт минуту спустя. Похоже, он решил посвятить день неудачным вопросам.

— Это плохой город.

— Почему он плохой?

— Я… я не знаю. Он как будто знает, что самое худшее для тебя. И именно это там с тобой и случится. Торикин — злой город.

— А что в Торикине случилось с тобой?

Наёмница поднялась и слизала с пальцев липкий ягодный сок.

— Пошли. Я себе уже всю задницу отсидела. Да и ягоды кончились.

— А все же, — не унимался Вогт, — что не так с этим городом? Он проклят? Или же боги просто оставили его?

— Любой бог подохнет в Торикине, если не сумеет сбежать вовремя, — сказала непочтительная к вере Наёмница. — Ты идешь?

Преданный взгляд Вогта поглаживал ее лицо, как солнечный луч.

— Ну, чего тебе? — спросила Наёмница, когда утратила всякое терпение.

— Ничего. Мне приятно смотреть на тебя. Что заставило тебя вернуться ко мне?

— К тебе? — усмехнулась Наёмница. — Я не вернулась к тебе, Вогт. Я просто осознала, что намерена продолжать Игру так долго, пока не выиграю… или не проиграю. Ради тебя я бы палец о палец не ударила.

— Это неправда, — легко отверг ее слова Вогт.

Наёмнице хотелось настаивать, убедить его, что все так и есть — он ее совершенно не заботит. Однако мягкая улыбка Вогта обезоруживала ее, и она отказалась от попытки.

***

Колдун мертв. Она больше не зависит от него. Шванн ощущала сплав торжества и потери.

Шванн приблизила зеркало так близко, что в нем отражалось только ее лицо. Она не замечала опущенные уголки своих губ, а только едва заметные складки, наметившиеся возле них; не видела печали в своих глаз, а только тонкие морщинки вокруг них. «Старость, — содрогнувшись, подумала Шванн. — Самое страшное, что только может быть». Старость пугала ее даже сейчас, когда она обрела средство неограниченной, вечной молодости.

Вот только Шванн не представляла, чем сможет занять эту вечность. Она бросила зеркало, и оно упало на пушистые белые шкуры, устилающие пол.

— Мне грустно, — скучающе сказала она слуге — очередному безликому ничтожеству, что вечно шмыгали вокруг нее, как тени. — Сделай что-нибудь, чтобы меня развеселить. Выпрыгни в окно. Нет, — остановила она. — Не надо. Я хочу поговорить с кем-нибудь, пусть хотя бы с тобой. Я так одинока. Моя красота столь сильна, все затмевает собой. Но меня за ней не видно вовсе. Я бьюсь о нее, как о стену, но мне никогда не освободиться.

Слуга пробормотал что-то невнятно-утешающее. Однако Шванн сомневалась, что он улавливает смысл ее слов — наверняка уставился на нее во все