у меня. Возможно, еще находится поблизости. Если нет — найдите его. Человек трех пришлите сюда — пусть без суеты проверят: он наверняка засеял окрестность. При обнаружении включите их в сеть тоже. Учтите: он непременно страхуется.

— Все поняли. Исполняем.

— Да, чуть не забыл. Моя машина стоит на точке-два. Пусть кто-нибудь пригонит ее сюда. Ключи можно передать вместе с катушкой. Конец.

— Конец. Хорошо, одно дело сделано. Почти час в моем распоряжении.

Может быть, успею хоть что-нибудь съестъ. А чтобы минуты не пропадали зря, одновременно прослушаю все хилебинские кассеты, взятые у Наташи и то, что принес мне сегодняшний посетитель.

— Наташ! Ты можешь потерпеть еще немного? — спросил я из другой комнаты. — Меня уже нет, — откликнулась она. — Несколько минут назад я в страшных мучениях скончалась от голода. Разве не чувствуешь по голосу?

— Поживи еще немного, — попросил я. — И сохрани мою жизнь. Без твоих записей я просто не могу больше. Они у тебя в сумочке, если я правильно помню?

— У тебя хорошая память, — откликнулась она без особого восторга. Было слышно, как, отодвинув стул, она встала, сделала несколько шагов — чтобы взять сумочку, наверное. — Ой!

— Что случилось?

— Тут что-то тяже… Ого! Это ты мне подсунул? что за трюки?

— Это называется пистолет. Стрелковое оружие.

— Я знаю, как это называется. Но зачем?..

— По доброте душевной. У меня есть автомат, а у тебя не было ничего.

Так что владей. Тебе приходилось пользоваться такими вещами?

— Ну, я все-таки современная женщина.

— Считаю это утвердительным ответом. Дай мне кассету, пожалуйста. И еще — сваргань какой-нибудь бутерброд, можно многоэтажный. Этакий сэндвич-небоскреб. Но кассету — сразу.

— Хорошо.

Получив желаемое, я вынул из моей сумки магнитофон, вставил Наташину кассету и включил. И стал слушать живой голос вот уже сутки как мерт-вого человека.

Запись, надиктованная старым дипломатом, оказалась и в самом деле весьма любопытной. Слушая ее, я почти сразу отключился от всего остального, что существовало в окружающем меня сегодняшнем мире.

Начиналась она с фразы: "После вручения верительных грамот недели две прошли внешне спокойно. Я входил в курс дел, выяснял, кто есть кто, и прежде всего — кто является королевским ухом и кто — устами его величества. Это было очень важно узнать до того, как я добьюсь приема у самого короля. Всякий хоть сколько-нибудь опытный дипломат понимает, что официальный министр иностранных дел или пресс-секретарь вовсе не обязательно владеют подлинной информацией о намерениях и ходе мыслей главы государства. У меня разумеется, были свои информаторы в этой стране, и вскоре я знал не только — с кем, но и как надо разговаривать.

К счастью, и Ухо государя, и Уста были его единомышленниками в области прагматического подхода к реальности. Оба советника хотя и не носили официальных министерских званий, но были ближайшими друзьями государя.

Ни тот, ни другой не несли ответственности за государственную политику, и потому способны были принимать неординарные решения. Это и было тем, что мне требовалось. Еще неделя ушла на то, чтобы устроить задуманное мною свидание с обоими этими людьми. Мне нужно было разговаривать одновременно и с тем, и с другим — я хотел не только быть услышанным, но был заинтересован и в том, чтобы самому услышать первый, непосредственный отклик на сказанное от человека, который неизбежно должен был рассуждать по той же схеме, как и его король. Для осуществления своего замысла я воспользовался праздником Российской Конституции, что давало мне возможность устроить официальный прием и на нем пообщаться с нужными мне лицами, не вызывая никаких особенных подозрений. Прием прошел вполне пристойно, я бы сказал даже, успешно.

Хотя король и не удостоил нас посещением, но его брат, он же министр иностранных дел, приехал и задержался сверх ожидаемого. Его сопро-вождали и оба нужных мне человека. Это был первый мой опыт дипломатических приемов в исламском государстве, где устраивать такого рода мероприятия сложнее, чем в христианских странах, поскольку, как известно, тут запрещено употребление алкоголя. Однако в посольстве были специалисты по организации таких сборищ и алкогольные напитки имелись в ассортименте угощений, но не на виду. Когда брат короля принц Фахд уехал, я уже успел договориться с Ухом и Устами государя, что они вскоре вернутся и войдут с бокового входа. Стол для них был накрыт в комнате рядом с моим кабинетом. Однако вместо двоих, ожидаемых мною, явилось трое. Третий, впрочем имел задачу весьма узкую: вооруженный детектором, он лишь убедился в том, что никаких пишущих аудио— и видеоустройств в комнате и вблизи нее не имеется, и скромно удалился, оставив, однако, прибор, который стал бы громко возражать, если бы какая-то электроника вдруг включилась. Все это было в порядке вещей, и я нимало не обиделся.

Я на этих переговорах был один. То, что я собирался сказать, вовсе не было поручено мне московским начальством, и узнай оно об этом разговоре — вряд ли пришло бы в восторг. Хотя — как знать. Первые полчаса беседы прошли в приглядывании друг к другу, во взаимной оценке, внешне же — в вежливой словесной распасовке, в обмене комплимента-ми нашим странам и их правительствам. В ходе этого ритуала я пытался определить, в каких отношениях друг к другу находятся эти весьма значительные персоны. Вывод был — они не пылали любовью друг к другу, но и не были врагами, какие старались бы при первом удобном случае подставить один другому ножку.

Если бы дела обстояли так, мой замысел провалился бы, не успев окончательно оформиться. Но они относились друг к другу терпимо и уважительно — как мне и докладывали прежде мои эксперты. Когда после этого получаса наступила небольшая пауза, оба вельможи одновременно взглянули на меня с вопросом в глазах, и я заговорил с таким ощущением, словно очертя голову бросаюсь в холодную воду. Я начал со слов о том, что с удовлетворением наблюдаю за успехами, которых в последние десятилетия добивается внешняя политика исламских стран.

— Вас это удивляет? — спросило Ухо.

— Отнюдь, — ответил я. — Но порою я сожалею о том, что существуют обстоятельства, мешающие исламскому миру добиваться еще больших свершений.

— Вы правоверный? — спросили Уста.

— Отнюдь нет, — сказал я. — Однако я и не христианин, во всяком случае, официально. Просто я верю в существование Бога как высшей силы. И я ни в коей мере не принадлежу — и никогда не принадлежал — к недоброжелателям вашей великой религии. Напротив, считаю, что из всех существующих она заслуживает наибольшего предпочтения.

— Приятно слышать, — сказало Ухо. — Однако мне хотелось бы отметить