Шрифт:
Закладка:
Пока местный лекарь не успел появиться, я обмыл лицо Хендрика. И то, что я увидел под коркой грязи, мне крайне не понравилось.
Подошедший лекарь, словно именитый мейстер, был самонадеянным и убеждённым в собственной непогрешимости. Кроме того, стражники вытащили его с какой-то попойки, поскольку от него явственно попахивало вином.
- Этому человеку ничего не поможет, - заявил он авторитетным тоном, едва взглянув на лицо Пуллера.
- Не думаю, - говорю ему в ответ.
- И кем же вы являетесь, чтобы не думать? - достаточно молодой мужчина иронически выделил произнесённые мною слова.
- Я являюсь всего лишь младшим инквизитором, - перевожу на него взгляд. - Но меня учили основам анатомии человеческого тела, хотя, наверное, я здесь не ровня просвещённым мастерам.
Лекарь побледнел. И сдалось мне, столь же мгновенно протрезвел.
- Простите, инквизитор, - склонил он голову. Тон мужчины был не только вежливым, но прямо-таки смиренным. - Но учтите ужасное воспаление раны. Учтите нагноение. Понюхайте!
Мне не надо было приближаться к Хендрику, чтобы ощутить тошнотворное зловоние разлагающегося тела. Может ли быть что-то ужаснее, чем гнить заживо в смраде гноя, сочащегося из ран?
- Я могу вырезать больную ткань, но Бог мне свидетель, поврежу при этом кровеносные сосуды! Не получится иначе! А если получится, это будет чудом, достойным «Небесного Клинка», а не искусством лекаря! Хотя, наверное, даже это не поможет...
- Не наговаривай на господина нашего «Небесного Клинка». Ему доступна способность любого исцеления, - твёрдо смотрю в его глаза, отчего лекарь побледнел ещё больше.
Но, тем не менее, мужчина был прав. Левая щека Пуллера была одной воспалённой, загноившейся, вонючей раной. Его можно было оперировать. Однако, следствием каждого неосторожного движения лезвием было бы повреждение тонких сосудов, что легко привело бы к смерти. К тому же, будет совершенно непонятно, удалена ли гниющая ткань полностью! Ибо если нет, тогда пациент, считай, умирает точно также. А ведь этот самый узник стоит полторы сотни драконов!
- В Твердыне Ночи, во время обучения, наш мейстер Эймон, преподающий целительство, рассказывал об одном старом методе, - задумчиво почёсываю подбородок, - говорят, его применяли в случаях, когда человеческая рука уже не в состоянии чем-либо помочь...
Либо когда не мог помочь слепой лекарь, такой как сам Эймон, оттого он и пользовался подобным способом, время от времени.
- Думаете о жаркой молитве? - с энтузиазмом подсказывает целитель.
Я посмотрел на него тяжёлым взглядом.
- Думаю о личинках плотоядных насекомых. Благо, что сейчас лето, так что даже в Застенье найти нужное не будет проблемой, - поясняю ему. - Помещённые в рану, они пожрут лишь больную ткань, оставляя здоровое тело невредимым. Насколько я помню, такое придумали и впервые начали применять дотракийцы, у которых с медициной всегда было отвратительно.
- Дотракийцы — враги нашего господина, «Небесного Клинка»!
- А это тут причём? - пожимаю плечами. - У врагов также можно поучиться. Те же общественные купальни, например, были придуманы именно в Эссосе, а лишь потом добрались до нас. Теперь в Новиграде и Ланниспорте их полно. Да и в Королевской Гавани, как я слышал, начинают пользоваться популярностью.
- Я не слышал о столь мерзкой процедуре, - надулся лекарь.
Осмелюсь предположить, он подумал о личинках насекомых, а не о купальнях, хотя состояние его одежды, а также чистота рук и волос указывали на то, что мужчина не слишком часто пользуется благами стирки, а также мытья.
- Значит не только услышите, но и попробуете, - усмехаюсь я. - Так что быстренько принимайтесь за работу! Только живо, ибо этот человек не может ждать!
Он глянул на меня безумным взглядом, что-то пробормотал под нос и выбежал из комнаты. Я же присмотрелся к Хендрику, который валялся на лежанке, казалось, без признаков жизни.
Подхожу ближе, стараясь не дышать носом. У меня чувствительное обоняние, на которое никак не повлияли повседневные труды и тяжкие инквизиторские обязанности. Казалось бы, мой нос привыкнет к смраду нечистот, вони немытых тел, зловонию гниющих ран, запаху крови и блевотины. Ничего подобного: не привык.
Прикладываю ладонь к груди Пуллера и ощущаю, как бьётся его сердце. Слабовато, но бьётся. Человеку, который меня нанял, повезло, что он не видит своего сына в эту минуту. Мало того, что у Хендрика одна щека почти сгнила, а вторая была изуродована старыми шрамами, так ещё и всё тело было таким исхудавшим, что, казалось, суставы проткнут пергаментную, размякшую от сырости, сморщенную кожу.
- Выглядишь как смерть, - вздыхаю я, говоря скорее себе, чем ему, - словно сам Неведомый вылез из-под земли.
И тогда, чему удивлению моему не было предела, веки человека, который производил впечатление трупа, поднялись. По крайней мере, поднялось правое, не заплывшее опухолью.
- Не Неведомый, - пробормотал он невнятно, - я северянин. Пусть уж тогда будет Иной или вихт. Звучит... лучше.
И сразу после этого его глаза вновь закрылись.
- Вот тебе и поговорили, вихт... - пробормотал я, но меня поразило, что в том состоянии, в каком был, он пришёл в себя, пусть и на столь краткий миг. Пришёл и тут же принялся шутить.
***
Джон Сноу ПОВ
Всё-таки семья у меня хорошая. Не без урода, конечно, - покосился я на леди Кейтилин, - но тем не менее. Нужно быть терпимее к чужим маленьким недостаткам!
Возьмём, например, Арью. Девчушка сама неукротимость! Только и делает, что бегает по всему замку и окрестностям. Не раз и не два её приводили к нам «Небесные братья», отчего дядя неизменно ругался, но быстро прощал. Он — отходчивый малый, но только для своих.
Удивляет только, что при таком характере, ещё не нашёл себе жену. Неужели и вправду у него что-то с леди Кейтилин? Нет, последняя — весьма симпатичная женщина, несмотря на пятерых детей, но как-то я... с трудом могу себе представить такую шведскую семью. Хотя с учётом рогов моего бати...
В общем, к чему я? В отличии от Сансы, с Арьей у меня никаких проблем никогда не возникало. Наоборот, она ненавидит, когда чужие, даже если это её родители, братья или дядя, пытаются донести до неё
