Нет, я не полез спасать сына купца собственноручно, а просто вывернул караульному руку, так что тот согнулся до самой земли. Стражник крикнул и что-то хрустнуло у него в плече. Я выхватил кинжал и кольнул его в шею.

- Я начну читать молитву «Небесному Клинку». Если после третьего его упоминания, здесь не будет узника, ты умрёшь... - предупреждаю мужчину.

Теперь можно и отпустить. Надеюсь, он достаточно разумен.

Караульный резко отшатнулся к стене.

- Но сапоги и штаны... господин... Они все провоняют!

- Предаю себя слову твоему, «Небесный Клинок»... - начал я.

- Уже, уже! - он подскочил к дверям и на кольце с ключами начал искать нужный. Наконец, железо заскрежетало в замке.

- Осторожно, не сломай, - даю ему свой ценный совет.

Стражник проскулил что-то невнятное, повозился ещё немного, а потом вырвал ключ обратно.

- Не тот! - судорожно прошептал мужчина, с ужасом на меня покосившись.

Его грубое, тупое лицо было преисполнено отчаяния.

- Ну, первое упоминание «Небесного Клинка» я произнёс, - хмыкаю в ответ. - Серебряный олень, если тебе удастся, - добавляю я, поскольку старое, доброе правило гласило, что нужно чередовать кнут и пряник. Правда некоторые считали, что достаточно использовать кнут и ещё чуть-чуть побольше кнута, но в данном случае я счёл, что стражник уже достаточно напуган.

Очередной ключ заскрежетал в замке и на этот раз с натугой, но всё-таки повернулся. Один раз и даже второй. Двери, дёрнутые сильной рукой, пронзительно заскрипели.

Грязь не вылилась из камеры в коридор, чего я, признаться, опасался, так как там была приличных размеров яма, но даже так, меня едва не снесло разнёсшейся вонью.

Стражник спрыгнул в камеру, разбрызгивая вонючую жижу, - я предусмотрительно отступил на шаг, - поскользнулся, опрокинулся и окунулся с головой. Вскочил, наверное, ещё быстрее, чем упал, после чего грязно, длинно и замысловато выругался, одновременно фыркая и отплёвываясь. Он нащупал лежащее на полу тело и вытянул его. Крепко обхватил и перебросил себе через плечо. Донёс до дверей и уронил к моим ногам.

В последний момент я подвинул ступню, чтобы череп молодого Пуллера не ударился о камни, а задержался на моем сапоге.

- Получилось, господин, - стражник с чувством сплюнул чем-то густым и коричневым, а затем обильно высморкался на камни.

Сначала я хотел было приказать ему, чтобы привёл узника в чувство, но решил, что сам сделаю это намного лучше. Всё-таки нас обучали, в том числе и лекарскому искусству. 

Я присел над телом и приложил пальцы к шее Хендрика. Артерия пульсировала. Слабовато, но, всё-таки, пульсировала. Откинул его руки и начал нажимать на грудную клетку, раз-другой-третий... когда его стошнило и я услышал судорожное дыхание, понял, что всё в порядке.

Конечно, в порядке, если бы речь шла только об утоплении! С остальным же всё было хуже. Особенно меня беспокоила грязная, огромная рана на лице.

Узник искупался в нечистотах и кошмарно вонял, поэтому пока я не мог определить, начало ли уже гнить тело. Если да — дни Хендрика были сочтены. А из этого следовало, что у меня никогда не будет случая пересчитать обещанные полторы сотни драконов. Кроме того, сына купца в камере заморили голодом почти насмерть. Несмотря на то, что он был намного выше меня, - а это немало, учитывая, что мой рост достигал почти метра восьмидесяти трёх, - я был почти уверен, что поднял бы его одной рукой.

- Хватай, - велел я стражнику, указывая на узника, лежащего на камнях.

И тут появился Друд. На его обычно бледном лице был красный румянец, а на лбу выступил пот.

- Что с ним? - бросил он, указывая на Пуллера.

- Если умрёт, то умрёт, а если выживёт, то жить будет, - припомнил я шуточку, когда-то слышанную от мейстера Реджи Хилла, который, по его словам, многому нахватался от своего лорда. Хотя, Бог не даст соврать, мне было не до смеха, потому что мои полторы сотни золотых как раз валялись и подыхали.

- Я вызову личного лекаря с Мифорда, - пообещал побледневший Вонахейм. - Сейчас же велю послать за ним!

- А что там, милостивый господин, с молодым? - спросил стражник перепуганным, тихим голосом об участи дружка.

- Упал с лестницы, - на ходу, холодно бросил Друд. - Так неудачно, что размозжил себе череп.

Караульный громко сглотнул, а я подумал, что быть подчинённым Вонахейма — это действительно нелёгкий кусок хлеба. Не то, чтобы я не осуждал неоправданно жестокого поведения стражника, но несдержанность действий Друда меня, однако, мягко говоря, поразила. Кроме того, было видно, насколько сильные позиции у него были в городе, если мог себе позволить безнаказанно убить человека. И это не первого встречного нищего или бродягу, а городского стражника при исполнении.

Увы, в тюрьме не было лазарета. Я подумал, что даже мы, инквизиторы, намного лучше заботимся о задержанных. Если это колдуны, то их и вовсе пакуют нежно, будто любимую женщину, лишь изредка позволяя осторожно сломать им руки и ноги, чтобы не могли излишне сопротивляться и пытаться сбежать. Разумеется, если речь не шла о допросах, где они старательно скрывали какие-то сведения, как та же Листочек. 

Тем не менее, самое главное для нас, в случае пыток — чтобы душа не покинула свой сосуд — тело, раньше времени прибытия лорда Моустаса или перевозки заключённого в Новиград. Бывало, что их даже не допрашивали, если было опасение, что тело не переживёт подобной процедуры.

С простыми еретиками же было чуть проще. С ними зачастую дело именно в том, чтобы заботливо выходить — с мыслью об очередных допросах. Смерть обвиняемого в результате пыток или плохого обращения была признаком некомпетентности. Во-первых, тогда закрывался доступ к сведениям, которые он бы мог нам сообщить, а во-вторых, инквизиторам надо было ведь не замучить допрашиваемого, а предоставить ему шанс на спасение и очищение разума от скверны ереси. Поверьте мне, я сам видел многих приговорённых, которые со слезами на глазах благодарили инквизиторов за то, что позволили им сохранить надежду на вечную жизнь у небесного алтаря нашего Бога и господина «Небесного Клинка». А цена в виде острой боли пыток и крепкой верёвки на виселице казалась им более чем правильной.

В случае же с Пуллером речь о пытках не шла. Этот человек был истощённым, ослабевшим, больным