Прямо в устье реки резвилась нерпа. Десятки усатых голов то и дело появлялись над водой, держа в острых зубах бьющуюся рыбу.

– Раз есть нерпа, должны появиться и те, кто на неё охотится, – решили беглецы и стали устраивать бивак. Ждали несколько дней.

Рыбы было так много, что приспособились ловить рубахой. И тут же, разделав, ели сырой. В другое время и при других обстоятельствах такую пищу Тихий посчитал бы несъедобной. А сейчас он с наслаждением впивался зубами в нежное тело лосося, будто то была не сырая рыба, а изысканный деликатес. Напарник Тихого придумал, как добыть соль из океанской воды. Он мочил в солёной океанской воде свою рубаху и выжимал её на большие камни. Под жарким солнцем вода испарялась, оставляя на поверхности камней белёсые солевые разводы. Их слизывали или соскабливали в тряпицу, но процедура была долгая и малоэффективная. Зато кетовую икру солили прямо в воде. Насыпали её в рубаху прямо в ястыках, завязывали котомкой и минут на двадцать опускали в океан. Потом этот «мешок» с икрой подвешивали на кусты, и когда вода стекала, то в рубахе оставалась малосольная, умопомрачительно вкусная икра.

Лодка появилась на шестой день. Увидев её, беглецы немедленно приступили к осуществлению задуманного плана. Сибиряк был широк в кости и высок ростом и, несмотря на свою худобу, мог напугать аборигенов. Поэтому он лежал на берегу, изображая беспомощного больного, а невысокий, сухощавый немолодой Тихий бегал по берегу, громко призывая людей в лодках на помощь. Его заметили. Доверчивые аборигены повернули к берегу. Подняв на борт двух еле живых доходяг, они решили доставить их до ближайшего поста.

Парус легко поймал ветер и ходко погнал лодку на юг. Тихий сидел на корме рядом с рулевым и приглядывался к управлению парусом. К нижней части мачты крепилась поперечина, на которой был закреплён небольшой парус. Тихий где-то слышал, что эту поперечную балку, на которой крепится парус, называют гик. От свободного конца паруса тянулась прочная верёвка, которая называлась шкот, с помощью чего рядом сидящий айн ловко управлялся с лодкой. Вот он развернул лодку вдоль берега. Теперь ветер перестал трепать парус и равномерно дул в корму. Раскачиваясь с борта на борт и плюхая носом по волне, лодка уверенно шла вдоль хорошо различимого берега. Через пару часов Тихий решил, что достаточно присмотрелся к управлению лодкой и, шатаясь, как при качке, пошёл проведать «больного» товарища.

– Пора, – шепнул он, – как вернусь на корму, начинай.

Напарник моргнул, мол, понял, и стал ждать, когда Тихий вернётся на место. Тот добрался до кормы и, усевшись подле рулевого, кивнул напарнику:

– Готов!

Лежащий до этого без движений «больной» зашевелился, застонал и стал просить пить. Стоявший рядом рыбак наклонился к нему, чтобы дать напиться, но неожиданно получил удар в висок и, потеряв равновесие, опрокинулся за борт. Айны, сидевшие на носу лодки, дружно вскочили. Но внезапно выздоровевший каторжанин двумя хлёсткими ударами отправил их в воду. Рулевой из-за паруса не видел происходящего на носу, но услышал всплески воды и хотел «сбросить ветер»[51]. Тихий крутнул кистень, и абориген, удивлённо раскрыв глаза, замертво свалился на дно лодки. Оставшийся без контроля парус хлопнул, рванулся и развернул гик[52]. Тяжелая деревянная балка, словно пушинку, смахнула в море напарника-сибиряка, который, расправившись с рыбаками, неосторожно выпрямился во весь рост.

Тихий в это время ловил выпавший из рук рулевого конец шкота[53].

Наконец ему это удалось, и, с силой потянув шкот на себя, он попытался обуздать беспорядочно хлопающее тяжёлое полотно. Порыв ветра помог ему. Парус расправился, набух и уверенно погнал лодку вперёд, оставляя за кормой выпавших за борт людей.

Только теперь Тихий увидел, что остался в лодке один, если не считать неподвижного тела убитого им аборигена. Оглянувшись, он увидел среди вздымающихся свинцовых волн голову напарника. Тяжёлые и неприветливые, они всё дальше и дальше уносили сибиряка от лодки.

С трудом удерживаясь в ледяной воде, он пытался звать на помощь, но безжалостные в своём безразличии волны захлестывали его, заливая солёной водой рот, глаза и нос. Крики каторжанина становились всё тише. И вот тёмное пятно его головы, последний раз мелькнув на гребне волны, навсегда исчезло в пучине. От бессилия развернуть лодку Тихий тоскливо завыл и, добела сжав в кулаке шкот, невидяще уставился в грязное полотнище паруса, уносящего его в безбрежную неизвестность. Жалея себя, он на несколько минут выпал из реальности происходящего и прозевал накатывающий на лодку водяной вал. Лодку развернуло, и она, накренившись, щедро зачерпнула океанской воды. Ледяной душ с ног до головы окатил Тихого.

Ужас перед стихией прочищает мозги не хуже крепкого пойла. Жажда выжить захлестнула его, и он, сбросив оцепенение, начал разворачивать отяжелевшую лодку носом к волне. Ветер налетал на лодку то с севера, то с востока, но он приноровился. Тихому показалось, что ему удалось ухватить суть управления лодкой. Он почувствовал зависимость наката волн от порывов ветра. Теперь, ловя ветер, он уже знал, с какой стороны нужно ожидать наката следующей волны. Тяжёлая, неповоротливая лодка уже подчинялась его воле. Тихий оглянулся на берег. С лодки хорошо была видна каменная вершина, которую обволакивала белая дымка. Казалось, что ветер рассекает её на части, особенно когда редкие белые облака, зацепившиеся за вершину, спускались ниже. Лодку неумолимо относило в океан. К середине дня он отошёл от берега настолько, что скалы почти скрылись из виду. Под вечер стало свежеть.

Океан колыхала крупная волна, но нос лодки легко разрезал воду, она шла с невероятной, как казалось Тихому, быстротой. За спиной, насупившись, висели серые облака. Небо становилось темнее, а ветер крепчал. Вскоре берега совсем не стало видно, и ставшие свинцовыми облака надвигались всё ближе. Первый шквал налетел с исступлённой стремительностью пляски сумасшедшего. Вверх взметнуло вихрь рассыпавшихся брызг и с рёвом обрушило на лодку с такой силой, точно удар наотмашь. Лодку подхватило и бросило вперёд, в водоворот белой пены. Это было неожиданно и страшно.

– А-а-а! – закричал Тихий.

Лодку неудержимо несло, её нос глубоко зарывался в воду, дерево стонало, вторя рёву разгулявшейся бури. Всё вокруг ревело и грохотало. Тихий вцепился в верёвку, управляющую парусом, но под напором ветра она, будто живая, рвалась из рук.

Не удержать! – мелькнула мысль, и он захлестнул концы шкота вокруг подпорки, как это делал убитый рулевой.

Верёвка дрогнула, напряглась до отказа, и почти тотчас послышался громкий треск. Шкот лопнул. Гик вырвался и захлопал по ветру. Тихий вскочил на ноги, голыми руками пытаясь сбить раздувшийся парус, но безуспешно. Лодка неслась по ветру, сорвавшийся парус бешено трепало, хлопая о борта. Из-за этого хлопанья, мотавшего парус во все стороны, ничего не было видно.