евреев Персии, число которых мне неизвестно, я вынужден оставить без внимания. Беднейшие из них не в состоянии даже бороться со своею нуждою. Они выносят ее с тупой безропотностью, не жалуются и взывают к нашему вниманию лишь тогда, когда чернь врывается в их гетто и производит в нем грабежи, насилия и убийства.

Перечисленные мною страны определяют судьбы свыше семи миллионов евреев. Все они, за исключением Венгрии, правовыми ограничениями и неприязненным отношением со стороны властей или общества низводят евреев до уровня пролетариев и профессиональных нищих, не оставляя им даже надежды подняться когда-либо выше этой экономической ступени путем сколько угодно напряженных единичных или совокупных усилий.

Известные «практические» люди, отрекающиеся от всякого «бесплодного мечтания» и направляющие свои стремления на близлежащее, достижимое, придерживаются того мнения, что уничтожение законодательных ограничений в Восточной Европе могло бы облегчить бедственное положение местных евреев. Галиция является живым опровержением этого мнения. Да и не одна Галиция. Целебное свойство законодательной эмансипации было испробовано во всех государствах, стоящих на высшем уровне культуры. Посмотрим же, чему учит этот опыт.

Западноевропейские евреи не подвержены никаким правовым ограничениям. Они могут свободно двигаться и развиваться наравне со своими христианскими согражданами. Экономические последствия такой свободы передвижения были, конечно, самые благоприятные. Племенные свойства еврейской расы: трудолюбие, постоянство, трезвость и бережливость способствовали быстрому уменьшению еврейского пролетариата, который в некоторых странах совершенно исчез бы, если бы не пополнялся еврейскими иммигрантами с Востока. Эмансипированные евреи Запада сравнительно быстро достигают среднего благосостояния. Во всяком случае, борьба за хлеб насущный не принимает среди них тех форм, какие она имеет в Румынии и Галиции. Но среди этих евреев растет другая еврейская нужда — нужда моральная.

Западноевропейский еврей имеет хлеб, но ведь не хлебом единым жив человек. Его жизни не грозит более опасность со стороны ненавидящей его черни, но ведь телесные раны не единственные, которые причиняют боль и от которых истекают кровью. Западноевропейский еврей истолковал эмансипацию в смысле действительного освобождения и поспешил вывести из нее самые крайние заключения. Но народы указывают ему, что он не вправе быть столь прямолинейным. Закон великодушно устанавливает теорию равноправия, а правительство и общество применяют эту теорию к практике таким образом, что превращают равноправие в такую же злую насмешку, как назначение Санчо Пансы на блестящий пост вице-короля острова Баратарии. Еврей наивно говорит: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо», а ему возражают: «Успокойся! С твоей человечностью надо быть осторожным; в тебе недостает надлежащего чувства чести, сознания долга, любви к отечеству и идеализма, так что мы принуждены держать тебя вдали от всех тех учреждений, которые требуют этих свойств».

Обосновывать эти тяжкие обвинения фактами никогда не пытались. В лучшем случае приводят с торжествующим видом единичный пример того или другого еврея, выродка племени и человечества, и смело обобщают такой пример вопреки всем законам правильного мышления и умозаключения. Но это имеет свое психологическое обоснование. Таково свойство человеческого сознания, что оно задним числом подыскивает якобы разумные объяснения для предрассудков, возбуждаемых в нем чувством. Народная мудрость давно приметила этот психологический закон и с наглядной изобразительностью выразила его в кратких, но мягких формулах. «Когда хотят потопить собаку, — гласит поговорка, — то говорят, что она взбесилась». Евреям злонамеренно приписывают всякие пороки с целью доказать самим себе, что их справедливо презирают. Но факт именно таков, что евреев презирают.

Я должен высказать печальную мысль: народы, эмансипировавшие евреев, поддались самообману в собственных чувствах. Чтобы проявить свое полное действие, эмансипация должна была проникнуть в чувства раньше, чем была формулирована в закон. На деле же было как раз наоборот. История эмансипации евреев представляет собою одну из наиболее замечательных глав в истории европейской мысли. Эмансипация евреев последовала не в силу выработавшегося убеждения, что до сих пор жестоко обходились с целым племенем, что ему причиняли ужасные неприятности и что пора было бы загладить тысячелетнюю несправедливость; нет, она была лишь следствием прямолинейно-геометрического метода мышления французского рационализма в восемнадцатом веке. Этот рационализм путем голой логики, без внимания к живому чувству строил принципы с точностью математических аксиом и настаивал на том, чтобы эти создания чистого разума неукоснительно были проведены в мир действительности. «Пусть лучше погибнут колонии, чем хотя бы один принцип» — так гласит известное изречение, свидетельствующее о применении рационалистического метода в политике. Эмансипация евреев представляет собой такое же автоматическое применение рационалистического метода в другой области. Философия Руссо и энциклопедистов вела к провозглашению человеческих прав. От провозглашения человеческих прав неумолимая логика привела деятелей Великой революции к эмансипации евреев. Они построили вполне правильный силлогизм: всякий человек от природы наделен известными правами; евреи — люди, следовательно, они наделены от природы человеческими правами. Таким путем провозглашено было во Франции равноправие евреев — не в силу братского чувства к ним, а вследствие того, что это требовалось логикой. Народное чувство даже возмущалось против этого, но философия Великой революции повелевала ставить принцип выше чувства. Да простят мне выражение, не заключающее в себе неблагодарности: деятели 1792 года эмансипировали нас в силу погони за принципами.

Прочие страны Западной Европы последовали примеру Франции опять-таки не под давлением чувства, а вследствие того, что культурные нации испытывали нечто вроде нравственной необходимости усвоить завоевания Великой революции. Подобно тому как Франция времен революции дала миру метрическую систему мер и весов, она создала также род умственного эталона, который прочими странами, по принуждению или добровольно, принят в качестве нормальной меры для определения культурного уровня. Страна, претендовавшая на высокий уровень культурности, должна была обладать созданными Великой революцией, целиком от нее заимствованными или переработанными учреждениями, например: народным представительством, свободой печати, судом присяжных, разделением власти и т. д. Эмансипация евреев также была необходимой принадлежностью высококультурного государственного строя, подобно, например, роялю, который обязательно должен быть в гостиной, хотя бы никто из членов семьи и не занимался музыкой.

Таким образом, Западная Европа эмансипировала евреев не в силу внутреннего побуждения, а из подражания политической моде, не потому, что народы решили в душе братски протянуть евреям руку, а оттого, что руководящие умы признали известный еврейский идеал культурности, который требовал также, чтобы в своде законов фигурировала и эмансипация евреев. Все это неприменимо лишь к одной стране, именно к Англии. Английский народ не позволяет навязывать себе прогресс извне, а вырабатывает его сам. Эмансипация евреев в Англии есть истина. Она фигурирует там не только на бумаге, но и в жизни. Раньше чем быть утвержденной законодателем, она была формулирована народным чувством. Из уважения к старинному обычаю Англия