Шрифт:
Закладка:
— Похоже на отпечаток в парке?
Горюнов посмотрел на подошвы, прищурился, кивнул — они и в самом деле были похожи по рисунку на след, но сказать наверняка по памяти было нельзя.
— Эксперты разберутся.
Фаина громко всхлипнула.
— Успокойся, Фенечка, — сказал Чикатило. — Я эти ботинки в ростовском универмаге лет семь назад купил. И они там не одни такие были. С тех пор наша обувная промышленность, должно быть, еще сотни тысяч таких ботинок наштамповала.
— Я смотрю, ты разговорчивый, — хмыкнул Липягин. — Посмотрим, как ты в камере заговоришь. Паша, что там у тебя?
Окликнутый Липягиным оперативник отошел от комода.
— Закончил, Эдуард Константинович. Ничего.
— Бери понятых, перемещайтесь на кухню.
Горюнов поднялся из-за стола.
— Пойдемте и мы на кухню, Андрей Романович.
Горюнов и Чикатило следом за операми вышли, Фаина хотела было последовать за ними, но Липягин остановил ее, преградив путь.
— А вы останьтесь. У меня к вам несколько вопросов.
Фаина села к столу, заняв место мужа. Майор устроился рядом, там, где сидел Горюнов.
— Ваш муж часто в командировки ездит?
— Это его работа, он снабженец и…
— Я вас не об этом спросил, — перебил Липягин Фаину. Он достал из папки лист бумаги, положил на стол. — Сможете припомнить, был ли ваш муж в командировках вот в эти даты? И если был, то где?
В это время на кухне Горюнов усадил Чикатило за стол и, дав команду операм начать обыск, как бы между прочим спросил:
— Ну что, Андрей Романович, вы по-прежнему ничего нам не хотите рассказать? Или показать?
— Я не понимаю ваших намеков и не знаю, что вы хотите найти. Нужно — ищите, — отрезал Чикатило.
— Зря вы так. Когда найдем, поздно будет, — кивнул Горюнов.
В этот момент оперативник, осматривающий ящики стола, удивленно присвистнул и обернулся к Горюнову.
— Товарищ майор, можно вас на минуточку.
Понятые с любопытством вытянули шеи. Чикатило дернулся, но остался сидеть. Горюнов подошел к столу, заглянул в ящик. Там аккуратно, один к одному было разложено не менее двух десятков остро заточенных ножей.
— Граждане понятые, подойдите, — сказал Горюнов.
Старик первым подскочил к столу, следом подошла женщина.
— Обратите внимание на эти ножи. — Горюнов посмотрел на Чикатило. — Гражданин Чикатило, чьи это ножи?
— Мои. То есть нашей семьи, — тихо ответил тот.
— Понятые, обратите внимание, гражданин Чикатило подтвердил, что это его ножи, — повысил голос Горюнов. — Гражданин Чикатило, собирайтесь. Вы поедете с нами.
1992 год
Диктофон тихо жужжал, шла запись, журналистка внимательно слушала, наклонив голову. Чикатило рассказывал спокойно, без так привычных в зале суда истерик:
— …Мы в войну жили на оккупированной территории. После боев собирали трупы по частям, в крови… И детей разорванных видел на улицах. Свист пуль, взрывы, пожары — хаты горели. Прятались в подвалах. Голодные моры, организованные режимом Сталина…
Чикатило посмотрел на журналистку, взгляд его зацепился за вырез на ее кофточке. Там, между грудей, поблескивал серебряный кулон в виде лезвия безопасной бритвы. Голос Чикатило замедлился, словно вырез на кофточке и крохотное бритвенное лезвие в ложбинке загипнотизировали его.
— В тридцать третьем году, по рассказам матери, моего старшего брата Степана в голодовку украли и съели, — хрипло, словно бы через силу, продолжил он. — И меня родители всегда предупреждали: никуда не ходить из дому. Голод и холод постоянные были в детские годы. Я умирал с голоду, лежал в бурьянах…
Диктофон щелкнул — закончилась пленка в кассете. Журналистка открыла крышечку, перевернула кассету, нажала на запись.
— Пожалуйста, продолжайте.
Чикатило сглотнул, заговорил увереннее.
— Я пострадал. От советской власти пострадал. Так и запишите. И отец мой, командир партизанского отряда, тоже. В плену был у немцев. Его американцы освободили. Его за это репрессировали, работал в лесах Коми. И дед, середняк был, трудяга, а они его раскулачили, выслали. Теперь вот до меня дошло.
— А какие у вас политические убеждения? — поинтересовалась журналистка.
— Я был двадцать пять лет в КПСС, окончил четыре университета марксизма-ленинизма. Очень переживаю, что всю свою жизнь потратил на убеждения утопические, безжизненные, оторванные от жизни… Крах идей коммунизма для меня явился личной трагедией, ударом по моим убеждениям… — Чикатило сделал паузу, посмотрел на лезвие между грудей журналистки и закончил фразу: — Осталась одна тревога.
* * *
Витвицкий сидел на лавочке под окнами Овсянниковой, смотрел перед собой, погруженный в раздумья. Стемнело, в доме зажглись огни, только в комнате Ирины окна остались темными.
— Виталий Иннокентьевич? — женский голос вывел Витвицкого из оцепенения.
Он поднялся с лавочки, обернулся. К нему подошла соседка Овсянниковой по коммуналке.
— А вы чего здесь?
Витвицкий, застигнутый врасплох, не знал, что ответить.
— Да я вот…
— Вы Иру ждете? А вы что, не знаете — она же уехала.
— К родителям? Или к бабушке? — спросил Витвицкий.
— Нет. В другой город вроде. Сказала, ей надо. А вы не знали?
— Она не сказала, где ее искать? Или когда вернется? Может быть, телефон оставила? — снова спросил Витвицкий.
Соседка покачала головой, участливо поинтересовалась:
— Вы с ней поссорились?
— Да не то чтобы… — замялся Витвицкий. — Просто… Извините… Всего доброго.
Витвицкий повернулся, быстро пошел прочь, но вдруг развернулся, поспешно подошел к соседке.
— Вы ей передайте, пожалуйста, когда она вернется.
Витвицкий протянул женщине ключи от комнаты Овсянниковой.
— Да, конечно.
— Спасибо. — Витвицкий кивнул, и, не оглядываясь, ушел.
Соседка смотрела ему вслед, вертя ключи в руке.
* * *
Чикатило старательно прятал взгляд. Перед ним сидели Ковалев, Липягин, Брагин, Горюнов. Такое большое количество милиционеров заставляло его чувствовать себя неуютно.
— Гражданин Чикатило Андрей Романович тридцать шестого года рождения, — произнес Ковалев.
— Так, — кивнул Чикатило.
— Вы понимаете, почему вас задержали?
— Нет. — Он все-таки посмотрел на полковника. — Я ничего такого не делал. За пивом вот вышел, а тут ваши партизаны — руки вверх, сдавайтесь.
— Вы подозреваетесь в совершении ряда убийств женщин и детей. Ничего не хотите сказать по этому поводу? — сухо спросил Александр Семенович.
— Я уже сказал. Это какой-то бред. Я простой советский труженик. Вы еще извиняться будете.
— При обыске в вашей квартире были обнаружены ботинки, — вступил в разговор Липягин. — По заключению экспертизы рисунок подошвы и размер совпадают с рисунком подошвы и размером следа, оставленного убийцей на месте преступления.
— Я уже говорил, я не шил эти ботинки на заказ, я покупал их в универмаге. Таких ботинок в стране тысячи.
— Также при обыске у вас было изъято двадцать три ножа, — продолжил Липягин, сверяясь с протоколом.
— Это смешно. — Чикатило попытался
