лютеранской и коммунистической этике все это не очень соответствовало. Надо ведь оплачивать отопление, воздух отапливать в этой огромной кубатуре высотой семнадцать метров за муниципальный счет – роскошь непозволительная. На все сомнения местных жителей в целесообразности проекта Аалто отвечал, что в Сиене, в самой красивой и знаменитой ратуше потолок высотой 16 метров, а у них будет на метр выше.

Вернувшись из США, Аалто решил быть радикальным демократом-эстетом, потому что только чудо-дом мог удержать современного человека от втягивания в конвейерные формы небытия. Типовым строительством мир не спасти, это Аалто твердо понял, – он любил говорить, «мир не спасти, но можно подать пример». Сяюнятсало и стал таким примером, где, по словам Ёрана Шильдта, люди могли жить, как обитатели Сиены или Сан Джиминьяно в XIV веке. И те, хочется сказать, прихожане муниципалитета, кто сидел на мягко сияющих золотистых березовых скамьях и вбирал в себя воздух этого удивительного зала, воздух, родственный объемам и цвету Святого Лаврентия в Лохье, когда община городка собиралась именно в церкви, те, возможно, начинали в собственных глазах меняться и по-другому представлять свою фабричную жизнь. Ведь они с 1952 года стали хранителями настоящего сокровища, в которое Аалто превратил местную землю, кирпич, гранит, стекло и березу из соседней Карелии. Я, любил говорить он вслед за Фрэнком Ллойдом Райтом, архитектор, то есть превращаю кирпич в золото. Здесь красота кирпича, за изготовлением которого Аалто следил очень внимательно и в описании здания поименно перечислил всех технологов, действительно равна шлифованным фактурам драгоценных камней. А кирпичная кладка внутренних стен зала напоминает прекрасную ткань с крестовидным узором. Кирпич Аалто любил сравнивать с клеткой организма, с органическим строительным материалом.

Свою драгоценность ему поначалу приходилось оберегать. Первый этаж сдали банку, и его светящаяся реклама сразу испоганила фасад. Аалто увидел это, заехав как-то на остров. Он, недолго думая, вылез из автомобиля и метко брошенным камнем разбил банковский знак, из-за чего потом был вынужден объясняться в полиции Сяюнятсало. В планах Аалто муниципалитет – одинокий утес, который должен быть окружен площадью, скульптурами и иными постройками. Но здесь, как и в десятках других случаев за тремя исключениями – в Рованиеми, Алаярви и Сейняйоки, – его градостроительным планам не суждено было сбыться. Теперь служащие муниципалитета очень любезно встречают потрясенных иностранцев, которые, онемев от восторга, заглядывают в их кабинеты во время заседаний, стоят в саду, водят руками по библиотечным полкам и по полчаса сидят в пустом зале собраний. Может, так же заботливо служащие рая принимают вновь прибывших.

Через три года, в 1955-м, началось сооружение следующего творения Аалто – церкви Трех крестов в Иматре, или Вуоксенниской церкви. 3 октября 1955 года Аалто был избран членом Финской академии и произнес по этому случаю торжественную речь, в которой упомянул и о строительстве церкви как творческой задаче: «Допустим, мы подписались на постройку церкви. Качество почвы, география и стройплощадка, материалы стен и кровли, отопительные системы, вентиляция, освещение, обработка поверхностей и множество других факторов… требуют своих решений. Как части церковного здания они могут друг другу противоречить, а наша задача – генерировать из них гармонию. Только эта гармония способна создать культуру и преемственность в обществе, и только когда эти элементы соединены вместе и конфликты разрешены, они обеспечивают преемственность времени. ‹…› Гармония недостижима никакими средствами, кроме искусства….Гармоничный результат не достигнешь с помощью математики, статистики, вероятностных расчетов. ‹…› Попытка формовать человеческую жизнь с помощью обычных вычислений продолжительных результатов не даст»[55].

В этом смысле выбор церковного посвящения – Трех крестов – говорит о многом. Только в одном из евангелий есть слова, сказанные на втором кресте добрым разбойником: «Помяни меня, Господи, во царствии Твоем». И прозвучавший ответ: «Истинно говорю тебе, нынче же будешь со Мною в раю». Парадоксальная история о надежде для всех отчаявшихся. Во время освящения церкви Аалто шепнул на ухо архиепископу Мартти Симойоки, что в одном из боковых крестов он видит свое воплощение[56]. И действительно, есть эскиз алтаря с одной распятой фигурой. Кресты Спасителя и Злого разбойника «пусты», а Добрый разбойник у Аалто – единственный герой Голгофы.

Когда его спросили, зачем пространство церкви Трех крестов можно перегораживать на три части специальными выдвижными стенками на электромоторах, Аалто ответил: «А вдруг проповедь окажется скучной, тогда в зоне С можно будет играть в пинг-понг». Ему, человеку мало религиозному, тем не менее не нравилось превращение церкви – места духовного общения – в очаг социальной работы. «Церковная деятельность в индустриальной округе естественно фокусируется на социальной работе….К сожалению, многие социальные институты часто отрешают церковь от ее собственного существа как общественного здания. Часто церкви превращаются в переходную форму между приютом, молодежным и общинным клубом, к которому примыкает скромное место для отправления религиозного ритуала. В Вуоксенниске цель архитектора – наиболее полно раскрыть форму-для-церкви, бескомпромиссно присоединив к ней зоны социальной активности»[57].

Церковь Аалто стоит в рабочем микрорайоне Иматры, где в годы ее постройки дымили целых четыре завода корпорации «Энсо Гутцайт». И Аалто все их перечислил: целлюлозный, деревообрабатывающий, бумагоделательный и железообрабатывающий, и сказал, что колокольня церкви Трех крестов изо всех сил, как только можно, контрастирует в местном пейзаже с этими заводскими трубами, а до сих пор лишь они возвышались над округой. Это белая высокая башня, у которой на самом верху, словно три бастиона, вырастают короной зубчатые прямоугольные выносы с тремя вертикальными рядами колоколов, и сверху стоит крест, как громоотвод для всей Иматры, рассредоточенной в лесах между неоглядной Саймаа и Иммолой. В буклете местной церковной общины звонницу сравнили со стрелой, которая вертикально воткнулась в землю. Тейвас Оксола уподобил колокольню молнии, а саму церковь – бункеру, откуда ведут борьбу с дьяволом. На эту воинственную символику его навели воспоминания о Лютере и сам Аалто, придумавший сложные кровли церкви, покрытые позеленевшей медью и с северо-востока напоминающие укрепрайон.

Однако церковь под своей 30-метровой колокольней кажется совсем небольшой, и это впечатление камерности, проникновенного общения один на один сохраняется и внутри ее, хотя помещается здесь 800 человек, треть от многочисленной паствы собора Ларса Сонка в Тампере. Аалто важно осветить лицо каждого из нас и голос каждого из нас сделать слышимым каждому другому, как должны быть слышны в хоре голоса молящихся вместе прихожан лютеранской кирхи. Если взглянуть на разрез здания, церковь похожа на три сообщающиеся пещеры: только прогресс ХХ века с его конструктивизмом – деконструктивизмом позволил так внятно подражать формам Голгофы, холма-пещеры, обстроенного куполом храма со сложной кровеносной системой алтарей.

Все окна церкви Трех крестов расположены поверху, под самыми перекрытиями, однако, в отличие