при моем посещении фронта в Молодечно, накануне наступления армии генерала Деникина, произошел следующий неприятный инцидент. Проходя линию окопов, мы заметили небольшую группу солдат, сбившихся в угол, что-то деловито читавших. Увидев наше приближение, солдат, у которого в руках была какая-то листовка, поспешно попытался ее спрятать. Однако одному из моих адъютантов удалось вовремя прыгнуть вперед и схватить таинственную листовку. Это был экземпляр «Товарища»[11], датированный двумя неделями раньше восстания большевиков в Петрограде, но о котором газета, находящаяся в моих руках, сообщила как о свершившемся факте. Конечно, статья о восстании не содержала подробностей, но рассказывала о том, как пролетариат и гарнизон Петрограда, возмущенные «напрасным кровопролитием» Керенского и Брусилова на фронте, восстали против Временного правительства, и о энтузиазме и сочувствии, которое восстание вызвало в Москве и других городах России.

Забегая несколько вперед в своем повествовании, скажу здесь, что то же самое произошло и в конце октября. Из Стокгольма мы получили копии прокламаций о большевистском восстании в Петрограде примерно за десять дней до его фактического начала.

Глава XI

Национальная победа

Оглядываясь назад на июльские события, должен сказать, что поражение большевистского восстания, вместе с быстрым отступлением наших войск в Галиции, способствовали укреплению чувства патриотизма и национальной ответственности в народных массах и в руководящих кругах левых, социалистических, антибольшевистских партий.

Ход событий в России с февраля по октябрь 1917 г. обычно представляют как монотонный процесс постепенного, но непрекращающегося и постоянно нарастающего распада страны. Однако в действительности Россия двигалась в те месяцы по зигзагообразной линии. Вплоть до сентября (период корниловского мятежа) Россия шла вперед, причем линия прогресса сопровождалась некоторыми падениями и откатами, но характеризовалась неуклонным уменьшением революционного хаоса и развитием политической силы и мудрости. После разгрома большевиков в июле процесс оздоровления набрал исключительную силу. Но он был внезапно остановлен безумием честных, но политически невежественных и нетерпеливых генералов.

Вместе с новым поражением русских войск на фронте прокатилась всенародная волна антибольшевистских вылазок. Большевистские комитеты и газеты уничтожались повсюду внутри страны. Во всех провинциальных центрах Советы были прочно в руках оборонительных элементов, патриотически настроенных, созидательных и стремящихся к восстановлению национального строя. Представительство большевиков в Исполкоме Советов и во Всероссийском исполнительном комитете съезда Советов было сведено почти к нулю. Рука об руку с устранением всех большевиков из аппарата Советов становилось все более очевидным, что Советы не были и не могли быть органами власти, а были лишь инструментами, полезными в процессе перехода к новому, упорядоченному, демократическому государству.

Вступили в силу новые законы, разработанные первым кабинетом Временного правительства, предусматривающие комплексную систему городского и земского самоуправления на основе всеобщего, пропорционального, равного избирательного права, в том числе женского. В конце июля мы находим городские думы в двухстах городах уже избранными на основании нового закона. В середине сентября шестьсот пятьдесят из семисот городов России избрали такие новые городские Думы. Не так быстро, в связи с сельскими условиями, но тем не менее с хорошей скоростью шло переустройство земств на широкой, демократической основе. Колоссальное развитие кооперации, стимулированное законом Временного правительства о кооперативах, создало чрезвычайно прочную основу для роста демократического государства. Первоначальный анархический период безответственного пролетарского действия постепенно трансформировался в здоровое профсоюзное движение, в котором большевики занимали маловлиятельную позицию на крайне левом фланге. Авторитет правительственных комиссаров в армии неуклонно возрастал в соответствии с планом правительства вернуть армию через посредство комиссаров, как связующее звено от установленной в марте системы комитетов, к нормальному единоначалию.

8 июля я снова повторил свой последний приказ о беспощадном применении оружия против неповиновения на фронте. Я обратил внимание комиссаров и командиров на прокламацию Временного правительства от 6 июля, запрещающую в войсках антиправительственную и антивоенную агитацию. Одновременно я телеграфировал в Ставку приказ с требованием «снять и привлечь к ответственности командиров, проявляющих малейшее нежелание применять силу». 7 июля я арестовал делегацию Главкома Балтийского флота, прибывшую в Петроград для помощи большевикам, «арестовать министра юстиции Переверзева и помощника министра морского флота Дудыренко». Правило, принятое правительством при его образовании, в первые дни революции, не разоружать и не выводить из Петрограда воинские части, участвовавшие в революционном движении, — правило, ведущее к дезорганизации и развращению гарнизона, было отменено. Отныне правительство предоставило командирам право переформировать полки петроградского гарнизона и отправлять их на фронт. 8 июля единогласным решением Временного правительства был обнародован приказ, восстанавливающий смертную казнь и предусматривающий учреждение военного трибунала на фронте. В то же время правительство восстановило военную цензуру, предоставив министру внутренних дел по соглашению с военным министром право закрывать газеты и ежедневники, запрещать собрания, производить аресты без обычных судебных постановлений.

Конечно, эти меры по укреплению правительства не встретили немедленного одобрения у всех. В сознании многих оторванных от симпатий к левым политических деятелей усиление административной власти революционного правительства вызывало неприятные воспоминания о полицейском беспределе старого режима. Особое беспокойство общественного мнения вызывали меры, затрагивающие печать.

Подавление большевистских газет, особенно на фронте, естественно, встретило всеобщее одобрение. Но когда дело дошло до того, что необходимо было запретить дальнейшее издание двух крупных столичных газет — ультрарадикальной «Новой жизни» Максима Горького и экстремистско-консервативного «Нового времени», — раздался резкий крик протеста всех без исключения политических и литературных кругов. Говорили, что Керенский хотел восстановить для печати режим Плеве (всеми ненавидимого министра внутренних дел при Николае II, убитого в начале русско-японской войны). Право административного ареста фактически стало одной из причин спора между Временным правительством и представителями Конституционно-демократической партии во время кризиса нового кабинета, последовавшего за большевистским восстанием.

Верные учению о правлении по закону, либеральные юристы решительно протестовали против «беззакония, узакониваемого правительством». Правда, та же партия требовала от правительства крайнего беспредела, т. е. самой широкой административной борьбы с большевиками, но частичная непоследовательность определялась тем, что предполагаемые административные высылки из России и административные аресты грозили принципиально в то время, в августе не революционерам слева, а противникам справа, которые стали со все большей смелостью высказываться в пользу развертывающегося движения за военную диктатуру[12].

Мое назначение премьером

7 июля, на следующий день после моего возвращения с фронта, князь Георгий Львов вышел из состава Временного правительства. Ситуация стала слишком сложной для его мягкой манеры управления. На том же заседании кабинета министров, на котором была принята отставка князя, я был назначен премьером, сохранив за собой пост военного и морского министра.

Новый правительственный кризис стал серьезно развиваться только после отъезда князя.

9