Думаю, даже находясь на когда-то занимаемом вами высоком посту председателя Комитета, вы не смогли бы узнать обо мне больше того, что я скажу сам. Мое имя Александр, фамилия Андреев. Если вы решите, что хотите общаться со мной и далее, то узнаете больше, возможно, даже всё.

— Ну, давайте поговорим. Сквер во дворе подойдет для такого важного разговора? — слегка ёрничает, это понятно, ситуация-то непонятная для него. Согласился он достаточно легко, я на это и рассчитывал, читал о нем, что он не прятался от простого народа и запросто разговаривал с людьми.

— Александр Николаевич, можете ответить честно?

Руководитель профсоюзов вновь выразительно взглянул на меня, но ничего не сказал.

— Сейчас, с высоты прошедших лет, вы бы поддержали Брежнева?

— Что вы себе позволяете, молодой человек? — Нет, он не вскочил и не стал махать руками. Этот человек не зря получил негласное прозвище «Железный Шурик». Лицо сердито, но держит себя просто идеально.

— Да не провокатор я, если вы так подумали. Чуть позже сами поймете. Так вот, хотите я отвечу за вас? Нет, вы бы не поддержали его, более того, скорее всего, сделали бы все, чтобы его восхождения на престол не произошло.

— Куда вы клоните?

— Александр Николаевич, на месте этого «охотника» и любителя медалей должны были быть вы. Не смотрите так строго, а то я чувствую себя, как в кабинете следователя.

— А что, приходилось? Вы вроде бы еще молоды для тюрьмы.

— Я и не говорю, что был в тюрьме, в следственном изоляторе да, в тюрьме не был. А вы вот были, правда, всего один раз, и больше там никогда не побываете.

— От сумы…

— Вы не поняли, я точно знаю, что вы туда не попадете.

— Интересно, откуда такая уверенность?

— Из будущего, — просто ответил я, пристально глядя ему прямо в глаза. На миг, может, и показалось, но глаза Шелепина блеснули огнем.

— Что? — бросил он, при этом так же глядя мне прямо в глаза. — Какого будущего?

— Моего и вашего, конечно, ну еще будущего страны, которая прекратит свое существование всего через двадцать лет.

А вот теперь нервы сдали. Шелепин вскочил и… нет, не кинулся на меня, а застыл как статуя.

— Лучше сядьте, товарищ Шелепин, или скажите «прощай» и забудьте обо всем. Хотя мне этого очень не хочется.

— Скажите и вы теперь, только честно, вы меня разыгрываете? Я сам могу пошутить, но такими вещами не шутят.

— Да какие уж тут шутки, Александр Николаевич. Мне продолжать?

— И чем, простите, вы можете это доказать?

— Мало чем, к сожалению, я достаточно подробно изучал вас, но информации было совсем немного. После вашей опалы даже те бывшие коллеги, кто относился к вам хорошо, не очень любили рассказывать о вас.

— И все же, если вы знаете будущее, то должны суметь как-то это подтвердить.

— Да вот решаю, как именно. Представьте себе ситуацию, когда вы, вот вы сами, попадете из сегодняшнего дня на пятьдесят лет назад. Как вы бы смогли объяснить и доказать что-то человеку из партии? Пламенному революционеру, хватающемуся за наган при любом дуновении ветра.

— Хм, так сразу и не скажешь, пожалуй. А в те времена, думаю, меня бы просто хлопнули на месте, да и разговаривать не стали. Времена были суровые.

— Как вариант, — кивнул я. — Во время выноса тела вождя из Мавзолея его несли чуть приподняв голову, а не как обычно на похоронах. — Напряжение Шелепина увеличилось в разы, а я добавил: — Вам казалось тогда, что он встанет и спросит: «Что ж вы, суки такие, делаете со мной?» — Я внимательно наблюдал за каждой морщинкой на лице этого умного человека. И он не выдержал. Вскочил, открыл рот и застыл. А я продолжал: — И вам до сих пор это вспоминается, и вы вздрагиваете при этой мысли. Как вы думаете, о таком мне мог кто-нибудь рассказать? Ведь об этом вы никому и никогда не говорили.

— Может, поднимемся ко мне?

Да ладно, зацепил все же? Подействовало, а я все думал, правда это или нет. Об этих своих чувствах и страхах этот «железный» человек расскажет в интервью через двадцать два года. Тогда его, сильно постаревшего и с неважным здоровьем, будут еще и по Катыни допрашивать. Суки дерьмократские!

— Вы уверены, что у вас нет прослушки?

Об этом он в будущем не говорил, но Брежнев, трус, всегда и всех подозревал.

— Нет, пожалуй, вы правы. Не уверен.

— Найдите место и время, я в Москве буду недолго, но, если вы решите действовать, окажу всю поддержку, на которую только способен.

— Вы не понимаете, никто меня уже не поддержит, Брежнева скинуть нереально. — Он точно уже во все поверил, а я сомневался, дурак. Никогда бы человек не сказал таких слов чужому, если бы не верил ему.

— А вы спросите у вашего хорошего товарища, что предлагал ему Брежнев, когда собирался скинуть Никиту? — посоветовал я. Ильич тогда всерьез рассматривал убийство Хруща.

— Вы серьезно? — Шелепин начал озираться.

— Я же говорю, с вами пойду на всё. И чтобы не озираться, предлагаю такой вариант, это далековато отсюда, но… — я чуть задумался, — зато отдохнете отлично.

— И куда вы меня приглашаете? — улыбнулся Шелепин.

— К себе на дачу. Всего-то километров четыреста отсюда, на север.

— Что там у нас? — задумался «Железный Шурик». — Вологда? Череповец? Рыбинск?

— Недалеко от Рыбинска. На Волге.

— Я как-то проплывал на теплоходе из Москвы в Казань, красоты на Волге знатные! — даже заулыбался собеседник.

— А чтобы вам было спокойнее, можете заодно позвать и вашего друга с Украины. Это чтобы мне два раза не рассказывать.

— Вы о Володе?

— Ну, а о ком же еще? — кивнул я.

— Это надо отпуск брать.

— Что, не сможете?

— Да нет, почему? Возьму. Погода пока стоит хорошая, можно и отдохнуть.

— Добирайтесь до города Углича, это мой совет и предложение. Если вас вести будут, там и потеряют. Договоримся о времени, и я буду вас ждать на лодке, дальше пойдем водой, и никто нас не отследит, разве что с вертолета.

— Легких путей вы не ищете? Вы знаете о слежке за мной из будущего?

— Знаю, что после ухода наблюдали, распоряжение Леонида было, негласное. Учтите, Александр Николаевич, о вашем друге я сказал, но только вы сами можете решить, привлекать его или нет. Позже я расскажу о многом, в том числе посоветую вам людей, которые не запятнали свою честь.

— Стало быть, в будущем считают, что я не запятнал? — улыбнулся «Шурик». Улыбка у него приятная, не лживая.

— Вы сами себя