* * *

Любовь Неясыть весь день думала о состоявшемся разговоре с Дедом Бинго. Про себя она уже давно называла его исключительно Дед. Дед да Дед, без всяких там «Бинго» или «товарищ полковник». Люба никак не могла разобраться: что же так привлекало её в этом непонятном негре? Хотя какой он негр? Он больше на араба похож, а вот до белого не дотягивает. Но на это ей наплевать!

«Не задалось дома личную жизнь устроить, можно устроить её здесь! — подумала Люба и вдруг испугалась собственных мыслей: — Какая личная жизнь?! Где? Здесь?! Так и до создания семьи дело дойдёт! Оно мне надо?».

Странно, но на этот раз подобная мысль не показалась ей ужасной. Может быть потому, что уж она-то совершенно точно не собиралась выходить замуж за негра. Так, пообщаться разве что.

Впрочем, самой себе можно и признаться: ей нравилось приходить к нему в палату и болтать обо всём и ни о чём. Дед оказался умным и начитанным собеседником и многое знал. Словом, своей рассудительностью он полностью оправдывал собственное имя. Иногда они даже прохаживались вместе по коридорам госпиталя, тихо беседуя. Она его консультировала, он внимательно слушал и задавал вопросы. Часто они переходили с больничной темы на любую другую. Да, ей однозначно хорошо с ним.

Вот и сейчас Люба думала о нём. Думала весь вечер и всю ночь, а с самого утра, отсидев «пятиминутку», сразу отправилась на обход и первым делом зашла в палату, где лежал Бинго.

* * *

— Здравствуйте! Как себя чувствуете?

— Нормально, — отреагировал Бинго.

— Это хорошо. Не забыли: у вас комиссия послезавтра?

— Нет, не забыл.

— Хорошо, я зайду за вами вечером, чтобы вы заполнили бумаги в моём кабинете.

— Ладно.

— Всё, тогда до вечера, — и врач, развернувшись, ушла, оставив меня в лёгком недоумении.

Ну, документы так документы. Подождём до вечера. Весь день я готовился к выписке, временами уходя звонить, и всё надеялся, что меня посетит кто-нибудь из высокого начальства. Зря надеялся, никто ко мне так и не пришёл. Вечер наступил, и вскоре в палату вбежала Люба Неясыть. Или лучше сказать «влетела»? Не знаю. Но, судя по порозовевшему личику, сияющим глазам и вздымающейся от быстрой ходьбы груди, она очень спешила, аж немного запыхалась.

— Пойдёмте быстрее, нам много документов нужно заполнить, — проговорила девушка и тут же вышла из палаты, направляясь в свой кабинет.

Пожав плечами, я направился за ней, провожаемый насмешливым взглядом кубинца. Дошли мы до её кабинета довольно быстро. А вот сюда я попал впервые. На столе действительно лежала пачка разных документов, и отдельно серые листы писчей бумаги.

— Так. Садитесь, берите ручку и лист бумаги: будем заполнять анкету и писать автобиографию, — по-деловому велела она и пояснила, заметив, что я нахмурился: — Всё это нужно для комиссии. Я вам помогу и подскажу, если потребуется, а пока займусь своими делами.

Взяв напечатанную анкету, я быстро заполнил её на русском, а потом продублировал всё написанное корявыми амхарскими буквами. Девушка диктовала мне, что нужно писать, когда я спрашивал. Я старательно записывал и, когда приступил к своей биографии, уже порядком задолбался выводить эти письмена. Моя голова постепенно клонилась к Любе, ноздри еле заметно трепетали, втягивая такой манящий запах женского тела. То ли что-то заметив, то ли посчитав подобную близость предосудительной, девушка вдруг порывисто вздохнула и вскочила. Но её помощь была всё ещё необходима. И Люба, встав за моей спиной, продолжила подсказывать, невольно склонившись надо мной.

Впрочем, довольно скоро она отошла, видимо, почувствовала как ей (да и мне!) стало жарко. Не заметить этого, конечно, было невозможно, но я сдерживался, как мог. Хотя мой одноглазый Мамба упорно лишал наш мозг кислорода, усиленно оттягивая всю кровь на себя. Но поспешить, значит, ничего не получить. Нужен манёвр души и тела.

— Вроде всё!

— Давайте, посмотрю.

— Возьмите, — я протянул ей листы и мимоходом похвалил: — У вас такие красивые волосы!

— Да, для Африки весьма необычно, я понимаю.

— Очень необычно. И вы сами очень необычная женщина.

— Так, стоп! — неожиданно вспыхнула докторша. — Хватить делать мне комплименты! Ваши бумаги я посмотрю, где надо — исправлю, а вы можете идти!

Взглянув на девушку, чьи щёки покрылись краской негодования, я улыбнулся.

— Не надо так нервничать, вы самый обаятельный доктор, что мне встречался. А встречалось мне их много и самых разных национальностей, уж поверьте.

— Я вам верю, — холодно ответила врач.

Я огорчился. Что я такого крамольного сказал? Вроде бы нагло не приставал и даже не пошлил. А тут такой от ворот поворот. Пожав плечами, я молча вышел из кабинета. Ну, нет — так нет, на нет и суда нет. Тихо хлопнула за мною дверь, и девушка осталась одна.

* * *

Любовь Владимировна ещё некоторое время изучала бумаги, заставляя себя разбирать буквы и вчитываться в строки. Написано всё оказалось правильно.

Отложив исписанные листы, она откинулась на спинку стула и неожиданно для самой себя задалась вопросом: «Что со мной творится? Почему я так реагирую на этого контуженного чёрного полковника? Что он мне сделал? Вот зачем я его обидела? Он ранен, да и с головой у него не всё в порядке».

Нужен ли он ей, и зачем? Вопросы, вопросы, вопросы…

Ей внезапно стало так себя жалко, прямо до слёз. Схватив не глядя лист бумаги, Люба уткнулась в него лицом, и из её глаз буквально брызнули слёзы. Давясь беззвучными рыданиями, девушка отчаянно всхлипывала, содрогаясь при этом всем своим тонким станом. Давно она уже так не плакала… наверно, с того случая, когда узнала об измене мужа.

Горькие воспоминания хлынули рекой, приправив жалость к себе ещё и обидой. Прикусив сжатые в кулак пальцы, Люба едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. Ещё чуть-чуть, и с ней случится истерика. Она держалась, долго держалась, но…

На протяжении нескольких последних лет Любовь Владимировна Неясыть выстраивала вокруг себя железобетонную крепость. Однако, возводя всё новые и новые этажи, обиженная женщина не заметила такого «пустяка» как усталость «металла», из которого её сложила. И все возведённые бастионы вдруг пали, осыпаясь пылью и песком. Любу как озарило: она всего лишь человек, а не робот, да ещё и женщина к тому же. Маленькая, слабая, рыжая женщина, обидеть которую легко может почти каждый! Внезапное осознав эту истину, она, уже не скрываясь, принялась рыдать в голос, заливая слезами не только насквозь промокший лист бумаги, но и столешницу рабочего стола.