Это он был неживым. Это он тогда боялся собственных решений и больше, чем следовало, прислушивался к чужим советам.

То, что случилось с Анфисой, ужасно, но это дало ему возможность стать самим собой.

– Можно, – великодушно разрешил Борис. – Даже нужно.

До завода он доезжать не стал, попросил остановить машину метрах в пятистах от забора. Прошел лесом к боковым воротам. Постоял, прислушиваясь.

Кроме шума трассы и тихого шелеста листьев ничего не услышал.

Удивительная весна в этом году, теплая, солнечная.

Борис достал взятый вчера в офисе электронный ключ, нажал на кнопку.

Створки ворот тихо разъехались.

Во дворе, как обычно, никого не было.

Борис закрыл ворота.

Зачем вчера Петру понадобилось выходить за территорию?

Петр открывал ворота всего на пару минут.

Чтобы что-то кому-то передать?..

Если сложить то, что видел Борис, и то, что наблюдала Инна, такой вывод сделать было можно.

Тем более если допустить, что машина, стоящая сейчас у их дома, та самая, которую Инна видела вчера в лесу.

Жаль, что он не успел разглядеть водителя. Видел только, что это мужчина.

Борис оглядел двор, прошелся вдоль стены административного здания.

Подошел к контейнерам для химических отходов.

Пожалуй, это лучшее место для того, чтобы что-то на время спрятать.

Едва ли кому-то придет в голову перебирать отходы. Инженеры и рабочие прикасаются к ним только в перчатках, а бомжей на территории не бывает.

Мусор вывозят точно по графику, всегда можно успеть перепрятать.

Борис снова оглядел пустой двор и, войдя наконец в здание, поднялся в кабинет.

Ему понабилось немного времени, чтобы убедиться, что Петр вчера действительно выходил за ворота всего на пару минут.

Жаль только, что камера была нацелена на середину ворот, а заместитель проскользнул сбоку, и увидеть, что он нес в руках, Борис не смог.

На то, чтобы убедиться в том, что в день убийства Анфисы Петр вывел с территории велосипед, времени ушло больше.

На камере, следящей за воротами, висела картинка закрытых створок. У Петра было время подкорректировать изображение.

Борис заметил своего заместителя на другой камере, смотрящей за территорию. Петр не спеша вел велосипед. Шлема на заместителе не было, тот висел на руле.

Черный велосипедный шлем, очень похожий на тот, в котором две недели назад у придорожного ресторана ненадолго выехал из леса велосипедист.

Впрочем, все велошлемы похожи.

Надо было ехать домой, к Инне, нельзя оставлять ее одну.

Вместо того чтобы выключить компьютер, он достал телефон.

– Лера, ты упоминала, что у тебя есть какие-то контакты с ментами. У тебя должны быть телефоны, тебя же допрашивала полиция…

Дверь в кабинет распахнулась, когда Лера начала что-то отвечать.

– Привет, – сказал Петр. – Не знал, что ты здесь.

– Извини, перезвоню, – бросил Борис в трубку, сбросил вызов и положил телефон на стол.

* * *

От невозможности позвонить отцу настроение совсем испортилось. Тревога нарастала, давила.

Особых оснований для беспокойства не было, наоборот, оставленный дома телефон говорил о том, что папа занимается его делами. Даже Петр понимал, что нельзя светить свой мобильный в тех местах, где вскоре начнет работать полиция. Пеленгация давно стала для ментов обычным делом.

«Нужно еще раз проверить, не остались ли следы на видео с заводских камер», – подумал Петр. Решил сделать это больше для того, чтобы чем-то себя занять. Данные с камер он подправлял сразу, и делал это тщательно. И когда брал подготовленную Николаичем коробку со списанными в брак приборами и выносил ее с территории, и потом, когда разобрался с Киямовой.

Для последнего даже специально приехал на завод в субботу, придумав наспех повод.

Вынести с завода приборы не мог никто, кроме Петра. Выходящего через боковые ворота Николаича кто-нибудь мог заметить, особенно зимой, когда обойти завод было проблематично – снег вокруг территории не убирали.

А на проходной могли остановить каждого, даже начальника цеха. Иногда такие рейды проводились, Петр сам нередко на них настаивал.

Не смели досматривать только Петра и Бориса.

Наверное, он совсем потерял осторожность к тому моменту, когда Анфиса заинтересовалась его делами. О том, как однажды взял коробку с браком прямо на глазах у нее и Бориса, Петр помнил, но не исключено, что были и другие случаи.

Слишком долго все тянулось очень гладко. Немудрено потерять осторожность.

А ведь сначала перспектива связаться с криминалом показалась ему совершенно невозможной.

Бывшего одноклассника Вовку Братеева он встретил, приехав как-то к родителям. Еще была жива мама, и Петр частыми визитами родителей не радовал.

В одной компании с Братеевым Петр никогда не был и одноклассника не видел со школы. Знал только, что Братеев поступил в военное училище.

Как ни странно, оба встрече обрадовались, и Петр, вместо того чтобы подняться к родителям, отправился с приятелем в ближайший пивной ресторан.

Сначала посидели там, потом у Петра дома.

О том, где служил, Братеев не распространялся, да Петр и не слишком выспрашивал. О себе сказал только, что работает в фирме, которая когда-то была сильно засекречена.

– Вы там случайно не выпускаете что-нибудь, на что может найтись покупатель? – заинтересовался уже хорошо пьяный Вовка.

– Мы всякое выпускаем, – засмеялся Петр.

– Хочешь, я тебе адресок черкну? Можно неплохо заработать.

– Не хочу! – отрезал Петр. – Захочу заработать – уеду за границу.

– Таких сумм нигде не заработаешь! Настоящие деньги даются только тем, кто рискует.

– Отстань, – поморщился Петр.

Но Вовка все-таки написал на валявшемся на столе у Петра сборнике фантастики электронный адрес.

Если бы он был написан на чем-то другом, например, на салфетке, то отправился бы в мусорное ведро, но выбрасывать книжку было жалко и незачем.

Петр запер отцовскую квартиру, спустился к машине. Поток из города был неплотный, но ему казалось, что он добирался полдня. Раздражало все: светофоры, пешеходы на неконтролируемых зебрах, солнце, из-за которого пришлось опустить шторку.

До смерти хотелось позвонить Борису и услышать, как не отвечает телефон. И знать, что он уже никогда не ответит.

Петр сдержался, не позвонил. Незачем давать ментам основания для лишних вопросов.