– А пойдём, – махнул рукой я.

И мы потопали по лесу – здоровяк вёл нас напрямик, ориентируясь по ему одному ведомым приметам.

– Кстати, почему у тебя ник – Бешбермак? – спросил я. – Что это вообще такое?

– Знаменитое среднеазиатское блюдо.

– Вкусное?

– Никогда не пробовал.

– А зачем назвался?

– Просто так. Мне самому не очень нравится.

– А почему не сменил? Ну, до того, как пришёл СУР?

– Привык.

Любому другому собеседнику после таких ответов я бы уже прострелил голову. Ну или по крайней мере, начистил бы морду. Однако, Бешбермак внушал уважение. Скорее это он мне морду начистит, а не я ему.

Ну и исходила от него какая-то аура едва сдерживаемого насилия.

Так мы и шли, неспешно беседуя, пока не наткнулись на распятый на дереве труп.

– Удивительно, сколь велика человеческая фантазии в оформлении смерти, – поделился я философская мыслью. – Впору создавать новый вид искусства и соревнования проводить.

Глава 16. Good night, Sweet Prince

Распятый на дереве труп вряд ли символизировал что-то христианское – его ноги садисты-убийцы развели в стороны, чтобы легче добраться до паха. Почему садисты? Да потому что человек явно был ещё жив, когда деревянные колышки вбивались в его конечности. Об этом говорили как следы пыток на теле, так и ободранная кора, забившаяся под пальцы. Не надо быть судмедэкспертом, чтобы понять такую простую истину.

– А зачем они кишки обмотали вокруг дерева? Похоже на гирлянды… – удивился я.

– Говорят, в незапамятные времена морозному духу зимы, несущему смерть и разорение, приносили в жертву красивую девушку. Её прибивали к хвойному дереву, предпочтительно к ёлочке, и, достав кишки, наматывали их вокруг дерева. Со временем тело девушки замерзало, приобретая синий оттенок. Такую девушку-жертву называли по-разному, где-то Снежная Королева, а где-то просто – Снегурочка…

– Бррр, тебе бы страшные истории в пионерлагере после отбоя рассказывать, – передёрнул плечами я. – Вот ты загнул!

– В моей истории ни грамма лжи, а рассказал мне её один знакомый филолог, – некоторое время Беш помолчал. – Мир его праху.

– А что с ним случилось? – спросил я.

– Он выпивал не с тем человеком, и в конце концов, его голова оказалась засунута под струю горячей воды, – меланхолично ответил здоровяк.

– Вроде это не смертельно.

– Вода текла из проломленной этой же головой батареи, – мой новый сопартиец посмотрел на свои руки. – И его держали там полчаса.

Только сейчас я заметил, что под покрывающими ладони густыми, почти слившимися в единый серый фон татуировками кожа неровная и бугристая. Кажется, примерно такой её делают серьёзные ожоги.

Желание вдаваться в подробности у меня отсутствовало.

Ощущение, что я хожу рядом со взведённой бомбой, никуда не делось. Оно, это ощущение, требовало немедленно вышибить Бешу мозги. Однако, у меня на этот случай наличествовал ответ – «чувство врага». Способность не работала, и пока она молчит – Беш живёт.

– Не думаю, что эти ребята приносили жертву богу мороза сейчас, в начале июня, – вернулся я к предыдущей теме, когда мы двинулись дальше.

– Просто к слову пришлось, командир, – кажется даже смутился татуированный громила. – Редко кто ко мне подходил в прошлой жизни, да разговорами баловал. В основном, это были психиатры.

– Знаешь, Беш, я вот с тобой общаюсь, – задумчиво протянул я. – И вот ты кажешься мне рассудительнее и рациональнее многих и многих. К примеру, не пытаешься меня убить. Как по мне – показатель нормы.

– Норма! – фыркнул здоровяк, поглаживая бороду. – Норма – это категория большинства, командир. Наш мир полон удивительных примеров коллективной шизофрении и прочих психопатологий. Вот скажи мне, почему мы грустим, когда слышим весть о том, что где-то умирают маленькие дети? Завалило группу школьников в далёких горах – ай какие они несчастные… Однако, знаешь, какая главная причина детской смертности? Дорожные происшествия! Машины давят в год больше детей, чем умирает от рака. Однако, рак мы не можем запретить, а машины – можем! Так почему же не запрещаем? Это ли не безумие?

– Это не безумие, – покачал я головой. – Это жадность. Я вот недавно выяснил, что жадность – универсальный ответ на все наши политические и общественные проблемы. Автомобили выгодны, их невозможно отменить. Они – маленькие трудолюбивые муравьи, что доставляют грузы и людей.

– Хорошо, пусть грузовики и автобусы с профессиональными водителями продолжают работу, но почему нельзя запретить личные автомобили? Зачем они?

– Тоже жадность. У людей есть денежки, а владельцы автомобильных заводов или кто-то там хотят их оттуда извлечь. Вот и всё, – пожал плечами я.

Жадность, да. Жалко, что я не додумался до этой мысли пока ещё шли школьные занятия. Вот бы удивилась моя учительница по обществознанию.

– Удивительное дело, командир, – после небольшой паузы буркнул Беш. – В твоём образовании я ощущаю значительные пробелы, но одновременно с этим ты мудр не по годам. Как так?

– О, я таким был не всегда, – ухмыльнулся я. – В последние пару недель пришлось… поумнеть. Иначе смерть.

– Иначе смерть, – кивнул здоровяк. – Хорошо, что мы друг друга понимаем.

– Подожди, – я ухватил идущего чуть впереди мужика за пояс, притормаживая. – Вижу врага.

Пригнувшись, мой союзник принялся вглядываться, но сквозь деревья явно ничего не увидел. На самом деле, чтобы различить что-то в лесу нужен немалый навык, жалкие осколки которого я сумел наработать во время непродолжительных тренировок, разыскивая замаскировавшихся Элион и Топку.

Вдали, чуть за деревьями, затаился игрок. Затаился, не используя для этого способностей, а просто спрятавшись в кустах.

И судя по всему, он нас не заметил.

– Стой тут, если дело пойдёт плохо – действуй по обстановке, – дал я туманную команду и нырнул в кусты.

Аккуратно пройдя по лесу в обход я поставил свой личный рекорд по тихохождению – сорок метров, и ни одна ветка не хрустнула, ни одна птица не вспорхнула и ни один ёжик не рванул куда-то в кусты, выдавая меня врагу.

Зайдя со спины к молодому парню в грязной белой пижамке, которая его и демаскировала, я перехватил призванного Железного Феликса за ствол и рукояткой со всей силы саданул игроку по затылку. Возмущённый духовный вопль своего револьвера я разбавил сладостью