Первой подставила свой бокал Тата Ивернева. В коротком белом платье, в расстегнутом кардигане, темно-синем, как камбоджийский сапфир, она была восхитительна. Я подмигнул красотке, и Тата ответила ясной улыбкой. А вот, что таилось в ее безоблачных глазах…

— Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Ура-а!

— С Новым годом! С новым счастьем!

Наши с Иверневой бокалы сошлись, выпевая тонкий звон, и я сказал, будто заклиная судьбу:

— Всё будет хорошо и даже лучше!

Четверг, 1 января 2004 года. Ночь

Ново-Щелково, проспект Козырева

Лена Браилова реально подняла себе настроение — Новый год как будто уравнял былое с грядущим, оставив обиды в прошедшем времени. Даже память о самой большой своей ошибке, о «мерзавчике» Михе из «Беты», загладилась, затянулась, как старая рана.

В конце-то концов, то была не исключительно ее житейская помарка. Она влюбилась в тутошнего, «настоящего» Миху. Женатого. Вот и перенесла свою любовь на его точную копию…

И лишь годы спустя поняла, что неприятные мелочи из семейной жизни, беспокоившие ее, как нутряные занозы, были вроде вышних подсказок — ты спишь с врагом, бездушным и бездарным эгоистом.

О, сколько раз она уворачивалась от ужасной правды, закрывала глаза и затыкала уши, пока лавина доказательств не похоронила и любовь, и веру, и надежду!

Одно лишь грело одинокую, подмерзшую душу — злая, отчаянная обида на «мерзавчика» не коснулась детей. Денис сразу «занял вакансию» мужчины в доме, а Юля… Девушка никогда не вспоминала об отце, а вот к мачехе привязалась по-настоящему, и даже называла Лену мамой.

Когда это мягкое нежное слово сорвалось с детских губок впервые, Браилова расплакалась. Следом заревела Юля. Тискается к Лене, слезы капают… И обеим тепло.

Женщина посмотрела на себя в зеркало, и вздохнула. Да, она вычла «бывшего» из своей жизни, но внутри не разверзлась пустота… И разве она сохранила бы свою красоту и свежесть, если бы не спала с паранормом?

Поправив прическу, Лена вернулась в актовый зал, из условной тишины в веселое шумство. Опытный женский взгляд сразу выделил Тату Иверневу — хорошенькая капитан госбезопасности мигом завладевала мужским вниманием. Гена Векшин аж шею вывернул, глядя на «Белоснежку», но издали, боясь недобрых огоньков в глазах Лизы. Альбина тоже фырчала на своего Изю, как разозленная кошка — ты, вообще-то, женат, и нечего пялиться на посторонних красоток! А Динавицер, расплываясь в щедрой улыбке, отвечал, что все они теперь одна большая семья во главе с «крестной матерью»…

Подумав, Лена взяла со стола стакан холодного морса, и с удовольствием выкушала его. Некая залетная мысль назойливо теребила сознание…

Браилова рассеянно посмотрела в окно, ощупью проходя по цепочке давешних дум, и, как ей показалось, совершенно случайно связала несколько фактов.

Это было невероятно — мелкие с виду, лежащие на поверхности факты сложились в поразительное явление. В открытие.

Оставив стакан на подоконнике, Лена тщательно проверила и перепроверила несложное сочетание обычностей, затертых в буднях. Ошибки не было.

«Неужели… Я одна, что ли, такая умная?»

Быстрым шагом женщина обошла зал, потом коридор. Миша обнаружился в приемной, занятый важным делом — директор ОНЦ заваривал чай. Из кабинета волнами доносился галдеж — судя по всему, там бурно обсуждали асимметрические преобразования Киврина.

— Мы уже здоровались, или нет? — поинтересовалась Браилова, слегка нервничая. — На всякий случай — привет!

— Привет, Ленусик! — тепло заулыбался Гарин. — Проходи, я сейчас этих алкашей чаем отпаивать буду. С тортом!

— Знаешь… — вытолкнула женщина, как будто не слыша. — Я тут… Вот, посвятили меня в Дамы Приората — и хожу в каком-то смятении… Я уже давно догадывалась насчет твоего… м-м… происхождения. Ты спалился, еще когда мы ставили опыты на самой первой хронокамере. Помнишь? Но у нас не было доверительных отношений, и мне в свое время не хватило духу загнать тебя в угол…

— Ну, тебе это почти удалось, — мягко улыбнулся Миха. — Пошли, почаевничаем!

— Да я…

— Это приказ! — Гарин поднял палец, изображая начальственную строгость.

Народу в кабинет набилось, будто в вагон метро будним утром, и директор отворил окно, впуская свежий воздух. Между дверью и столами топтались Корнеев с Ядзей, вальяжный Киврин и несерьезный Рома Почкин, представительный Бельский из межпространственников и профессор Шатров, с осени возглавивший Отдел хронодинамики ЦИЯИ в Пенемюнде.

Корнеев возмущенно выговаривал Киврину:

— Ну, и что теперь? Складываем руки на брюшке, и садимся в позу Ждуна? Ты же помнишь наши опыты с юбилейным рублем! Дистанция заброса в прошлое — пять лет! Пять лет!

— А вот ты, Витёк, запамятовал, как мы потом пересматривали тот наш эксперимент, да всё по новой пересчитывали! — жестко парировал Володя. — И что ты уперся в эту энергосферу? Ну, да, у нас тогда получился кольцевой ретросдвиг с пятилетним радиусом! А чтобы запустить Т-кольцо, мы вывели на полную мощность новенькую хронокамеру, как ты сам выразился, четвертого поколения. И это она нам выдала энергосферу! Ну, такая конфигурация поля, сфероидальная! Вот и всё! И никуда нам от хронокамеры не деться — шаг влево, шаг вправо…

— Получается… — затянула Ядвига. — Получается, тот рубль — это как бы побочный эффект?

— Точно! — щелкнул пальцами Киврин. — Это, как паразитные лепестки локатора — часть энергии уходит в никуда… И у переноса объекта во времени уже случайный характер, нестабильный и неуправляемый. Да и толку с того рубля? Подумаешь, несколько грамм никелевого сплава! А пробуем переместить массу килограмм в сто — фиг! Надо или пару электростанций ставить, или… Не знаю…

Оглядев всех, кто обступил длинный стол для совещаний, директор занял свое место. Crossing the T.

— Ребята и девчата, — Мишин голос звучал очень прочувствованно, — дело вовсе не в массе. Я прекрасно помню тот юбилейный рубль, и как мы радовались переносу, не понимая сути. Та монета была перемещена в замурованную камеру. А вот, если попытаться забросить на те же пять лет человека… Энергетика? Ладно! Допустим, у нас тут, под боком, две электростанции, и мегаватт хватает. А переноса всё равно не выйдет! Сработает «защита от дурака», установленная самой природой — постулат причинности! Его еще называют «постулатом Новикова».

— Э-э… — затянул Корнеев. — Подожди… Ты имеешь в виду… а, ну да… Если мы отправим человека в прошлое, на дистанцию в тридцать лет, то ему просто негде будет финишировать — хронокамер тогда не было.