— И очень сквернословящая, — добавил вурдалак, поморщившись. — Я не моралист, но не терплю дам, которые балуются табаком и бранью. Отдельно замечу, что подобные качества сказываются и на вкусовой палитре крови. Казалось бы, мелочь, с чего бы, но тем не менее так и есть. Горчит она сверх меры. Помню, в Женеве откушал я одну курсистку из круга Засулич, Дейча и прочих болтунов, так та была просто помешана на всех этих бреднях — «Освобождение труда», «Черный передел» и так далее. Само собой, стриглась короче некуда, дымила папиросами, что твой матрос, и изъяснялась тем же манером. Так вот кровь у нее — чистая хина! Два дня после во рту горечь стояла.

«Бум-м-м!» — раздался снизу, оттуда, где находился мой офис, гулкий удар.

— Охти мне! — вцепился в волосы Сенька, а после опрометью метнулся в угол, туда, где находилась вентиляционная шахта. — Крушить принялись, лиходеи!

Я провел ладонью по лицу, словно стирая с него остатки сна, и глянул на часы. Ого, почти десять утра! Крепко на массу придавил.

Бум-м-м-м! Кажется, весь дом дрогнул от очередного удара.

— Как бы эти негодяи здание не обрушили, — нахмурился Модест Михайлович. — Раньше, разумеется, строили на совесть, не то что нынче, но время есть время, перекрытия могут и не выдержать.

— Пойду гляну, кто там активность развел с утра пораньше, — поднялся с кресла я. — А то и вправду дом на пару с дверью снесут.

Кто бы там ни был, это точно не Голем, он работает строго в одиночку. К тому же есть у меня предположение, кому именно мой офис так с утра не угодил. И скажу честно — буду рад ошибиться в своих догадках. У меня не так много близких людей, не хотелось бы терять кого-то из них.

Увы и ах, но это все же оказалась та, о ком я подумал. Татьяна, бледная то ли с похмелья, то ли от злости, стояла за спинами двух крепких мужичков в синих спецовках и общалась с ними на повышенных тонах.

— Ломайте, говорю! — блажила она. — Чего встали?

— Дом старый, — отбрехивался один из рабочих, тот, что выглядел постарше. — Два раза ударили, так нас вон как трухой сверху обдало. Не ровен час, балка какая потолок проломит, да по башке!

— Я хуже любой балки, уж поверь! — сообщила ему моя бывшая одноклассница. — И по башке могу, и рублем тоже! Хочешь проверить?

— Да и так верю, чего там, — угрюмо проворчал мужичок. — Только если здание сложится, то мне ваши рубли без надобности окажутся.

— И в полицию на нас могут потом заявить, — поддакнул его напарник. — Двери вот так не вскрывают, документ нужен, участковый. А то ведь придет хозяин…

— Здесь хозяйка я! — заорала Антонова так, что даже закашлялась. — Здание мое, что хочу, то и ворочу.

— Как, впрочем, и всегда, — наконец вмешался в беседу я, спускаясь по лестнице. — Ты по-другому не умеешь. Значит, у дома теперь не владелец, а владелица? Это новость.

— Представь себе, — замерла было на мгновение Татьяна, а после резко, всем телом, словно волчица, повернулась ко мне, — вот, прикупила по случаю. Более бесполезный актив за такие деньги представить невозможно, но куда деваться?

— А врать зачем? — поинтересовался я, подходя к ней. — Чего сразу не сказала? Для чего все эти игры?

— Для того же, что и все остальные, — лицо моей одноклассницы неприятно скривилось, — просто с тобой по-другому нельзя. Не получается.

— Все остальные? — повторил я. — Погоди, не части. Ты о чем?

— Какой же ты тупой, Чарушин, — даже с какой-то скорбью покачала головой Танька. — До невозможности.

— Да нет, что разнообразные проверки, которые мне жизни не давали столько времени, ты сюда отправляла, я уже смекнул. Как про дом услышал, так одно с другим и состыковалось. Не могу понять одного — зачем? Что с тобой происходит?

— Со мной? — Моя приятельница начала дышать так, будто от сильно горячей картофелины откусила и рот обожгла. — Со мной? Это ты мне говоришь? А как еще до тебя достучаться, Чарушин? Ведь когда тебе от меня ничего не надо, ты же в жизни не позвонишь. Ну, чтобы просто так, спросить — как я, что у меня. Про встретиться вообще молчу, у тебя все дела да случаи. Но вот как зад тебе налоговики или пожарники припекут, тогда ты сразу время для меня находишь.

— Если разобраться — некрасиво получается, — отметил тот рабочий, что помоложе, укоризненно глянув на меня. — Неправильно. Да, Михалыч?

— Ты из меня совсем-то монстра не делай, — попросил я Антонову, недовольно глянув на него. — Я тебе и в этих случаях не всегда звоню, иногда сам разбираюсь.

— Блин! — Танька запустила пальцы в волосы, и без того растрепанные. — Если бы ты знал, сколько мороки всякий раз с тем, чтобы очередную комиссию на тебя напустить! А денег сколько! Хороший проверочный акт купить выходит дешевле, чем их сюда отрядить.

— А не проще было просто взять и поговорить? — не выдержав, чуть повысил голос и я. — Давным-давно, не создавая друг другу проблем?

— А я пыталась. Не раз. И намеками, и впрямую. Как с выпускного начала, так и продолжаю, только толку чуть. Ты же меня не слышишь, Чарушин. Ты вообще кроме себя никого не слышишь, потому что тебе не надо. Вот, пришлось такой ерундой заниматься. Всякий раз боюсь, что кто-то узнает, ведь не поймет никто, и позора после не оберешься. Детский сад, по-другому не назовешь.

— Заметь, не я это сказал.

— Но теперь — все, — глубоко вздохнув, подытожила Татьяна. — Нет больше моих сил. Устала. И видеть тебя не желаю — ни в своей жизни, ни в этом доме. Давайте, ломайте дверь. И срать мне на договор аренды. Хочешь — иди в суд.

— Зачем? — Я залез в карман. — Ключи же есть, вот они.

— И то правда, — поддержал меня тот рабочий, что постарше, причем вот в его взгляде, как мне показалось, мелькнуло легкое сочувствие. — На кой дверь сносить? Хорошая,