Шрифт:
Закладка:
Воды, однако, и тут не оказалось. Колодец при казарме пограничной стражи был вычерпан до дна. Опять кругом около казармы и весь двор устлан ранеными… Опять страданиями, кровью и стонами насыщен воздух. Вошел в казарму и увидел настоящий военный совет из нескольких молодых офицеров Генерального штаба, происходивший при едва мерцавшем огарке. Приходу моему, как старшему, по-видимому, обрадовались. Мне заявили, что штаб отряда генерал-майора Орлова не существует: он весь растаял в бою, что генерал-майор Орлов ранен и отправлен в госпиталь, что присутствующие здесь на совещании принадлежат к штабу 1‑го Сибирского корпуса, но согласно приказанию командующего армией, образуют в настоящую минуту штаб отряда генерала Орлова, подчиненного генералу Штакельбергу, что этот последний требует немедленно всех командиров частей явиться к нему, – что, наконец, мне как старшему надо принять на себя командование отрядом.
– Но, позвольте, есть ведь еще командиры других частей? Те уж поехали к генералу Штакельбергу? Куда ехать? Далеко это отсюда?
– А вот все уже собрались. Вот капитан N покажет дорогу.
Временно командующими командирами частей оказались юные обер-офицеры… Я, действительно, оказался самым старшим.
Со всем этим можно бы мириться; но ехать сейчас куда-то мне казалось положительно превыше сил моих. Чувствую, что вот-вот упаду. Нервы напряжены до такой степени, что человек в такую минуту способен выкинуть что-нибудь необычайное, если хоть на йоту выпустить себя из рук. Я готов был разразиться проклятиями и ругательствами по адресу тех, которые так «медленно поспешали» к нам на выручку и целым корпусом не могли вырвать победу из рук 2—3 батальонов японцев, захвативших сопку, а теперь требуют еще зачем-то. Наконец, как гора – душит эта горечь поражения…
Однако надо ехать. Мой конь давно уже не везет, еле передвигая ноги. Мне дали чужую лошадь, и мы направились куда-то напрямик через поля и болота. Тьма кромешная. Едва видим друг друга, хотя держимся кучно. Долго мы путались и блуждали за нашим проводником, который вместе со своими двумя проводниками тоже сбился с направлений и дороги. Я долго всеми силами боролся с одолевавшим меня сном, но все же неудержимо дремал сидя в седле, спохватываясь поминутно, когда навалится кошмар, или лошадь побежит, или спотыкнется.
Было уже близко к рассвету, когда лошадь остановилась и мне сказали, что приехали. Я спешно слез с лошади около какой-то кумирни. У калитки наткнулся на каких-то двух военных агентов, которых в душе послал в эту минуту ко всем нелегким… Так не хотелось в эту минуту видеть посторонних свидетелей наших бедствий и нашего позора. Разбудили генерала Штакельберга, который тут же на дворе спал у небольшого костра, имея под собою тощую подстилку из чумизной соломы. Забавно было немножко наше представление генералу Штакельбергу, который, впотьмах не видя нас, ни наших лиц, ни чинов, выкликал просто:
– Командир Н-го полка…
Отвечают из темноты:
– Подпоручик Н., вашество…
– Командир М-го полка.
– Подпоручик М., вашество… Все подпоручики и поручики…
Признаюсь откровенно, что я здорово выругался про себя, конечно, видя такую профанацию моего подлинного командирского достоинства.
«Ах ты простофиля, – подумал я о самом себе. – Ведь вот другие командиры остались при своих частях на биваке, сами не поехали, а послали вместо себя обер-офицеров…»
Дошла очередь и до меня.
– А ваш полк бежал тоже. Я сам его собирал.
Вот тебе итог дня! «Бежал», и чужой генерал его собирал… Господи, где же я был!
Ведь целый день был в цепи, то при одном, то при другом батальоне… Что тут возразить на такое обвинение, когда генерал говорит, что он «сам собирал…»
Тут из темноты послышались какие-то посторонние голоса.
– Никак нет, вашество, тут недоразумение. Мы сами видели в течение дня несколько раз Псковский полк на позиции и его командира в цепи. То, что мы видели с вашим превосходительством около батареи, были только группы отбившихся людей Псковского полка…
– А, в таком случае беру свои слова назад…
После этой «беседы» я узнал, что благородные голоса, заступившиеся за Псковский полк, принадлежали генералу Гернгроссу и Генерального штаба полковнику Андрееву, впоследствии смертельно раненному в боях на Шахэ, кажется.
Однако никаких особых приказаний на следующий день нам дано не было. По-видимому, нас вызывали лишь для того, чтобы выслушать несколько ласковых слов, с которыми и отпустили назад…
Удивительна эта легкость приговора со стороны генерала Штакельберга, который мог бы знать, что от полка в бою всегда отбивается всякий сброд, занятый выносом раненых, да и без всяких причин.
Но можно ли за это осуждать весь полк? Мало ли, в противоположность нескольким мерзавцам, было и самоотверженных нижних чинов, которые и с ранами оставались в бою до конца?..
Было уже вполне светло, когда я вернулся на бивак. Я слез, вернее, свалился с лошади и сейчас же заснул. Но меня через четверть часа поставили опять на ноги: приехал генерал Столица, назначенный начальником отряда вместо генерала Орлова. Требует он меня, требует построить мой полк и весь отряд… Очевидно, согласно установившимся маневренным порядкам мирного времени, желает «знакомиться» с отрядом, – то есть поздороваться и показать себя… Вот что значит бессмысленная рутина! Почти сутки люди истекали кровью, измучены вконец, не ели, не спали, умирают от жажды. Осталась какая-нибудь капля сил. Беречь бы надо эту убогую каплю на случай встречи с врагом, который неминуемо должен ринуться на нас сейчас. А тут отнимают эту каплю в угоду мертвящей рутине! Точно мы не познали бы своего премудрого начальника отряда по энергичным распоряжениям в первом бою, никогда не видав его раньше в лицо, – точно нельзя было отложить хоть на несколько часов этот «миг свидания» и дать возможность людям хоть сном освежить силы. Казалось бы более разумным, если бы для знакомства, вместо пустого лицезрения, новый начальник подумал бы о том, что полк измотан кровопролитным боем, вторые сутки ничего не ел, и распорядился бы сам, или полюбопытствовал у командира полка раньше всего о том, как накормить людей, не тормоша их выстраиваниями и равнениями. Но для таких забот надо пошевелить как-нибудь мозгами, а приказать построиться, подъехать и
