Но где, кто, в кого стреляет? Начало уже порядочно темнеть. Было около 8—9 часов вечера.

– А это, господин полковник, 1‑й Восточно-Сибирский стрелковый полк, – заявил мне подпоручик И-в. – Я там был сейчас. Это недалеко отсюда, шагов 700, не больше.

– Ну, братцы, не время отдыхать. Надо товарищей выручать.

Нижние чины живо разобрали ружья, и мы двинулись по гаоляну за подпоручиком И-м.

Стрельба ружейная и артиллерийская бушевала как ураган, но продолжалась недолго – минут 10—15; затем стала затихать, затихли и одиночные запоздалые выстрелы. Водворилась кругом полная тишина. На дне гаоляна нас охватывает и сплошной мрак кругом. Мы все продолжаем спешить куда-то. Хватились, – потеряли в гаоляне и подпоручика И-ва, оторвалась голова колонны; долго ли потеряться, стоит на шаг взять в сторону.

Было безумно углубляться дальше, заведомо в тесной близости с противником, на которого можно было напороться неожиданно. Я опять остановился. Составили ружья, и люди тут же упали и заснули как убитые.

Собрались и мы тут, все офицеры, в одну ямку. Стали обсуждать наше положение. Люди уже около 20 часов беспрерывно были на ногах и без пищи. Наш обоз и кухни мы оставили на копях Янтайских, которые теперь в руках японцев и горят уже часа три ярким пламенем. Спаслись ли наши кухни и где они теперь? Мы порешили раньше всего обезопасить наше положение и привалить где-нибудь около воды. Было безумно оставить полк в гаоляне: нервы у людей были напряжены до крайности, и достаточно было какой-нибудь пустой случайности, чтобы вызвать панику.

Только в силу этих соображений я решился покинуть место боя: тем более что на наших глазах 2‑й Восточно-Сибирский стрелковый полк покинул нас еще около 7 час. вечера, отступив куда-то на запад. Я был совершенно одинок и изолирован с Псковским полком: только яркое зарево горевших впереди нас Янтайских копей служило единственным ориентировочным показателем о близости противника. От возможности внезапного нападения из гаоляна мы охранялись густой цепью, со всех сторон выдвинутой на 200—300 шагов вперед; но это была весьма плохая защита, потому что большинство «охранителей», вероятно, спали; да если и бодрствовали, то что они могли видеть на дне гаоляна, да еще ночью.

Через некоторое время вернулся мой неутомимый лихой ординарец Чесноков, незадолго перед тем посланный мною, чтобы разыскать воды. Он доложил мне, что водой можно воспользоваться только на разъезде, где-то около железной дороги в 4—5 верстах от нас, где есть колодец и казарма пограничной стражи.

Получив это сведение, я и решил направиться с полком к воде.

В своем официальном описании боя 20 августа генерал-майор Орлов высказывает следующее:

«Полковник Грулев, получив через командира Инсарского полка приказание отступить, несколько замедлил отходом и дождался прибытия 2‑го Восточно-Сибирского стрелкового полка; но и в Псковском полку, с момента открытия огня японцами с южного склона Янтайской позиции, начало распространяться замешательство, выразившееся первоначально в отходе 5‑й роты, ранее удачно обстреливавшей японскую горную артиллерию, которая подымалась на янтайские высоты».

Тут необходимы существенные поправки: выражение «несколько замедлил отходом» едва ли применимо, – если полковник Линдстрем мне передал приказание об отступлении около часу дня, а мы отступили около часу ночи. Замешательство в 5‑й роте продолжалось буквально несколько минут и было быстро устранено, как выше сказано. Лучшим доказательством служит то, что лихой командир этой самой 5‑й роты после этого замешательства получил пять ран, бросившись с ротой в штыки на японцев. Это, конечно, возможно было лишь с ротой, в которой порядок был безусловно восстановлен. Разумеется, было немало отбившихся от рот людей с погонами Псковского полка, бродивших на тыловых дорогах после выноса раненых; это и вводило в заблуждение, будто «и в Псковском полку начало распространяться замешательство».

Около часу ночи поднял полк и двинулись по указанию Чеснокова; а полкового адъютанта я направил, чтобы вернуть полуроту со знаменем, которая под начальством капитана Л.-О. во время паники в тылу самовольно удалилась для безопасности знамени на ст. Янтай; кроме того, необходимо было разыскать какую-нибудь пищу для полка. Кухни наши и весь обоз при нашем вступлении в бой остались на биваке у Янтайских копей, которые теперь в руках японцев и, как сказано, горят пылающим заревом с раннего вечера. Не хотелось верить, что наши обозы не успели уйти оттуда вовремя. Как бы то ни было, а надо было узнать, хоть где наши кухни, можно ли рассчитывать добыть для людей какую-нибудь пищу после почти суточного голодания.

Растянутой колонной потянулись мы к воде, следуя впотьмах по указаниям Чеснокова. Люди едва передвигают ноги от крайнего изнеможения. Многие дремлют на ходу, поминутно роняя из рук винтовку; при малейшей остановке заваливаются и спят мертвым сном… После скитаний в темноте голова колонны вышла на полотно железнодорожной каменноугольной ветки; но едва лишь мы хотели пересечь полотно дороги, как из темноты нас огорошили грозным окликом: «Стой! Не сметь и шагу дальше». Оказывается, какая-то колонна нам пересекает путь… Около ¼—½ часа две колонны просачивались одна через другую; наконец разобрались и разошлись.

Как я узнал после, нам пересекла путь 1‑я, кажется, бригада 1‑й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, которая в час ночи продолжала отступление из д. Сяодалянгоу (куда отступила с вечера) к д. Лильенгоу, куда и собралась к 5 час. утра. Данные эти засвидетельствованы запиской генерала Штакельберга, отправленной генерал-адъютанту Куропаткину в 11 час. ночи 20 августа за № 727.

Грозный оклик на полотне железной дороги, где две колонны пересекли путь друг другу, принадлежал генерал-майору Довбор-Мусницкому, здравствующему поныне.

Привожу эти данные, чтобы доказать, что в бою 20 августа под Янтайскими копями Псковский полк последним оставил место боя и отступил только в час ночи, много времени после того, как отступили не только все части отряда генерал-майора Орлова, но и все части 1‑го Сибирского корпуса. Данные, принадлежащие пространству и времени, как подлежащие измерению, должны служить единственно правильным мерилом для суждений об обстановке боя – какие бы красоты ни разводили умелые начальники в своих реляциях. Встреча Псковского полка с бригадой генерал-майора Довбор-Мусницкого на полотне железной дороги точно устанавливает время отступления Псковского полка в бою 20 августа.

Было уже около 2½ часа ночи, когда Чесноков нас привел к обетованному биваку, где должна быть вода. К моей радости – как впоследствии оказалось совершенно напрасной – я узнал, что здесь же на биваке стоят Инсарский и Бузулукский полки, которые еще около 2—3 часов дня собрались сюда на биваке. Это-то случайное