…Последний раз он целовал эту женщину в другой жизни, в той, которая закончилась, когда его машина без тормозов летела в овраг.

Сколько лет прошло после этого несчастного случая? Год? Два? Неужели меньше двух месяцев?

Нет! Целовал он ее не в прошлой, а позапрошлой жизни — прошлая началась сразу же после их расставания: он уехал, а она вышла замуж, сейчас медленно течет настоящая жизнь, а скоро, возможно, начнется новая, будущая — вот сколько жизней человек может прожить за одну отведенную ему жизнь.

Любил ли он эту женщину?.. Об этом он старался не думать. Она была частью его жизни, позапрошлой, прошлой и настоящей — в будущее он предпочитал не заглядывать — и олицетворяла собой оптимизм, веру, стойкость и уверенность, так не хватающих ему сейчас.

Когда ее не было рядом, он замыкался в коконе своей боли и окружающий мир переставал для него существовать — сюда в изолированный, больничный мирок не долетали проблемы большого города, а если и долетали, то решали их отнюдь не пациенты. Здесь шла своя тихая, размеренная жизнь с собственной болью и единоличной борьбой с болезнью, но поскольку болезни, как таковой у Павла не было, и бороться ему было не с чем, то он просто лежал, проживая положенное время.

Бездействие угнетало, расслабляло и, если хотите, развращало — из бойца он постепенно превращался в брюзгу и лентяя. Он злился на себя за это, но ничего поделать с собой не мог — все было к его услугам: медсестры, нянечки и личный медбрат — зачем пытаться что-то сделать самому, напрягаться и прилагать усилия, когда за тебя все готовы сделать другие.

Так было до тех пор, пока в палате не появлялась Кира Чичерина. Вместе с ней в его серое, болезненное существование входила настоящая жизнь: с ее проблемами, запахами, веселым смехом и разговорами ни о чем и обо всем сразу, с новыми, глянцевыми журналами и семейными фотографиями.

Своих интересов и забот у него не было — если не считать ежедневные процедуры, уколы и консультации медицинских светил, поэтому он жил ее жизнью, растворялся в ее заботах, пытался решать ее проблемы и даже поругивал, «как старший по званию». Она выслушивала, спорила и не подчинялась.

Не подчинялась и все тут!

Он уже начал считал ее своей…

А у нее «случился» роман!

Роман с его другом, соратником, сослуживцем, которому он доверял, а тот забрал у него его женщину.

Что мог сделать он, прикованный к инвалидной коляске человек, что-то среднее между мужчиной и овощем?

Набить ему морду? Смешно…

Уволить с работы — подло.

Возможно, это ее шанс быть счастливой… без него!

Он должен был пожелать ей счастья с другим, порадоваться за нее и отойти в сторону, но желать счастья не хотелось, радоваться он не мог — ревность разрывала сердце, а уйти и не видеть ее было равносильно смерти.

Что он мог предложить ей взамен ее счастливой жизни с другим?

Свою любовь? Но она была влюблена в другого…

Свои деньги вместо физической близости? Деньгами ее не купишь…

И вдруг сегодня она сама предложила выход — единственный и правильный: стать "ее единственным мужчиной, без которого она не смогла бы дышать!"

Умным, сильным, заботливым…

Она во всем права, он подчинился своей болезни и позволил сделать из себя капризного, ленивого зануду… кто может полюбить такого?

Она! Она «разглядела» его настоящего и дала им шанс «снова быть вместе»…

«— Я так устала жить без тебя и твоей любви…»

Вспомнилось ее откровение, и сердце его забилось быстрее.

«— Давай, Пашка, борись… за свое здоровье, за свою любовь, за ваше с ней счастье!»

41

Доехав до кольцевой, Кира снова передумала ехать на дачу — у нее возникли проблемы куда серьезнее и важнее, чем сон. Она съехала на обочину и достала из сумочки мобильный телефон.

— Дмитрий Викторович, мне надо с вами посоветоваться, — выпалила она, как только на звонок ответили.

— А где добрый день. Как ваши дела? Как здоровье? — в благодушном настроении поучал владелец загородного «имения».

— Здраст. Как дел? Как здор? — быстро протараторила Кира. — У меня важный разговор, а вы «дела», «здоровье» — вот посадят меня лет на восемь или нет, на двенадцать — она же беременная была — вот тогда спокойненько займетесь своими делами и своим здоровьем.

— Кто там у вас беременный?

— Дед Михалыч и кот Маркиз — тихо проворчала Кира и уже громче продолжила: — У меня серьезный разговор, могу я к вам подъехать?

— У вас опять что-то случилось?

— Как всегда…

— Тогда поезжайте в Синьково — через два часа приедет дизайнер, посмотрит дом, и мы с вами решим в каком стиле…

— Дмитрий Викторович! Я серьезно! Меня посадят за двойное убийство! А вы…

— Спокойно, Кира, без моего ведома и моего желания никто вас никуда не посадит! — усмехнулся Дмитрий Викторович и подозвал к себе Сергея. — Свяжись Иваном Степановичем, пусть возьмет отчеты по Кире… Дмитриевне и подъезжает в Синьково. Слышала, паникерша? Решим мы твою проблему.

Кира поблагодарила и неспеша поехала в «барское имение».

Через два часа они сидели в столовой за большим круглым столом и Иван Степанович, разложив отчеты охраны, «докладывал обстановку».

— Приказа на визуальный контакт не было — точка! — ребята вели машину. Да вы сами, Кира Дмитриевна, были против, чтобы охрана «перед глазами маячила».

— Надо было вам меня убедить, — наступала Кира. — Вы же профессионалы и должны знать, как мне будет лучше. А что теперь по этим вашим писулькам получается? Машина ночью с такого-то по такое-то на участке стояла, а сам «объект» был ли дома или вылез в окошко и слинял из-под нашего наблюдения мы подтвердить не можем. Здорово!

— Ну, не совсем так, — замялся начальник охраны.

— А как? — подозрительно посмотрела Кира на Коробова. — А ну ка, Иван Степанович, колитесь — они что в