Кот равнодушно зевнул, показав розовую пасть с розовым язычком и острыми зубками, и отвернулся — он был очень независимый, гуляющий сам по себе и не признающий никаких авторитетов, тем более слов совершенно постороннего человека.

«— Вольному воля! — зевая вслед за котом, подумала Кира, потянулась всем телом в кресле и закрыла глаза. — Вот и кончился мой день рождения… Совсем не думала, что опять проведу эту ночь с Шубиным, как пятнадцать лет назад… Можно считать это началом романа или это просто «ночной эпизод»? Как же теперь быть? С Валентином у меня страстный роман, с Павлом что-то непонятное… Ладно, подожду его ответных действий…»

И Кира, чтобы избежать объяснений, предпочла уйти «по-английски», также, как он, когда-то, не прощаясь, но розы и шарики она, конечно же, забрала с собой.

Переодевшись в машине, Кира поехала на дачу — кота она оставила Павлу: пусть начнет заботиться о ближних.

Но подъехав к Москве, Кира снова передумала, решила сделать себе подарок ко дню рождения: «обновить гардеробчик» и накупить всяких вкусностей — раз в год можно себе позволить «загрузочный день».

38

Федин поехал в больницу, где лежала пожилая женщина, отравившаяся газом, поговорил с врачом и с постоянно дежурившей у ее кровати медсестрой (Дмитрий Викторович Юшкин оплатил отдельную палату и круглосуточный медицинский пост) и попытался «допросить» саму Ираиду Брониславовну Каплан, но та, вцепившись пухлыми руками в одеяло, натянутое чуть ли не до глаз, затравленно смотрела мимо него на дверь и молчала, вздрагивая от любого шума в коридоре.

Промаявшись с ней минут двадцать, но, так и не выяснив, что же на самом деле с ней случилось, и каковы были причины суицида, если, конечно, это был суицид, Федин распахнул дверь палаты и нос к носу столкнулся со своей «любимой подозреваемой».

— Вы как здесь оказались? — удивился он и от удивления так растерялся, что не отступил, не пропустил женщину в палату, а наоборот вытолкнул грудью в коридор. — Зачем вам сюда?

Кира отступила к стенке и переложила из одной руки в другую объемный, целлофановый пакет с фруктами и соком.

— Я на минутку к Ираиде Брониславовне, сказать, что с ее котом все в порядке, — зачем-то начала она оправдываться и осеклась, недовольная собой — когда, наконец, она вырвется из клетки обязательств и объяснений и станет независимой. — А что, нельзя?

Заметив нахмуренные брови и изменившийся тон, Федин посторонился — он был очень внимательный, и все всегда замечал, улавливал малейшие изменения настроения человека и фальшь в его голосе — может, поэтому и стал хорошим следователем.

— Ну, почему нельзя? Просто Ираида Брониславовна ни с кем не хочет разговаривать.

— А я и не буду с ней разговаривать: отдам фрукты, скажу про кота и уйду.

— Тогда я вас подожду — надо поговорить, — решительно заявил Федин и уточнил, — здесь подожду.

Кира независимо пожала плечами — вольному воля — и потянула на себя белую, больничную дверь.

До ворот они шли молча, и со стороны могло показаться, что они незнакомы: просто идут два человека рядом в одном направлении и все — высокие, женские каблуки независимо цокали по асфальту, даже не пытаясь приноравливаться к широким шагам нечищеных, скособоченных, мужских ботинок.

Ну, что может быть общего у столь разных людей?!

— Поговорим в машине, — предложил Федин, кивая головой в сторону своей «Нивы».

— Лучше в моей, — не согласилась Кира, и Федин подумал, что она побрезговала садиться в старую, пыльную колымагу в шелковых брючках и летящей голубой тунике с глубоким вырезом, предпочитая «комфорт и уют» собственной машины. От этой мысли его немного покоробило, хотя он давно научился не обращать внимания на слова и пренебрежение богатых выскочек. — У меня там… — она махнула рукой и, не оборачиваясь, «зацокала» к «Ягуару» прямо по проезжей части.

— Как скажите, — в спину ей сказал Федин ледяным тоном, от которого внутренне содрогались многие подследственные. — Была бы честь предложена…

Но, открыв переднюю дверь иномарки, понял, что снова ошибся — неопределенная фраза «У меня там…» означала вовсе не машинный «комфорт и уют», а заботу о братьях наших меньших.

«— Непредсказуемая женщина! — с каким-то радостным удовлетворением, подумал он, терпеливо дожидаясь, когда освободится пассажирское сиденье: пакеты, розы в пластмассовом ведерке, воздушные шарики и коробки, занимавшие половину заднего сиденья (что очень не нравилось Лариону, так как теперь ему приходилось сидеть, а не вольготно раскинуться и подремывать в машине), перекочевали в багажник, пакеты с продуктами из багажника в салон между сиденьями, клетка с Капитаном Флинтом на заднее сиденье, что совсем расстроило Ларион — пес отвернулся к окну и чуть не завыл от огорчения, но вовремя вспомнил, что он очень воспитанный «джентльмен» и не завыл. Потом Кира вытряхивала мусор из покрывала, накрошенный попугаем, убирала покрывало в багажник, стараясь не помять розы, пакеты и коробки, а Федин терпеливо смотрел на все эти перестановки и манипуляции и ждал своей очереди — когда-то ведь они сядут в машину и поговорят. — Прав был Шерлок Холмс, утверждая, что нельзя строить версии на женских эмоциях: думаешь, что она волнуется по поводу убийства, а, оказывается, из-за не напудренного носа. Сплошная неразбериха с этими женщинами! Уж лучше не пытаться найти объяснения их поступкам — вот, например, этот Юшкин уже не пытается объяснить поступки своей… клиентки, и мне не стоит — все равно ошибусь, по крайней мере, с этой женщиной уж точно».

— Зачем вы возите в машине столько зверья? — все же не удержался он от законного вопроса.

— Не могу же я оставить животных без присмотра на даче! У меня сегодня такой суматошный день, может, останусь ночевать в Москве. Что же животным целые сутки голодать? И потом, Бог знает, что они натворят на даче в мое отсутствие! Нет уж, пусть лучше будут на глазах, — и она снова махнула рукой, только теперь, как показалось Федину, озабоченно. — Кстати, вы знаете, у меня ведь есть еще и лошадь! Прекрасная арабская кобылка семи лет, и она тоже требует моей заботы и внимания! Представляете, к моей ораве животных еще и лошадь?!

— С животными столько проблем… — вздохнул он и, садясь в