— Не понял… — решительно преградил я путь моторному воришке и впившись взглядом в его бегающию хитрые глазки. — Это ты куда намылился? Тебя кто выпустил?

— Дык следователь отпустил, ага… — виновато лыбился тот. — Всё обошлось… Японский карикатурист… До свидания, лейтенант.

— В смысле, до свидания? В смысле, все обошлось? Стоять! Ну-ка пойдем со мной. Пойдем, пойдем…

Я втолкнул его обратно в здание, посадил на облезлую желтую банкету в коридоре напротив дежурки. Пристегнул наручниками к трубе и велел ждать, а Баночкина попросил приглядывать за ним. Сам же направился в кабинет следствия. Авдей Денисович был в кабинете один.

— Голенищев, протокол тебе в рот! — перешел я в наступление прямо с порога. — Ты какого хрена Ткачука выпустил? А? Мы даже обыск у него не провели! Он же все похерит щас!

— Извини, Сан Саныч, — пробормотал следак, и даже не дернулся нервно, как обычно он реагировал на меня и на другие неприятные раздражители. — Нет оснований его задерживать и обыск проводить.

— Как это — нет? Краденый мотор у него нашли? Нашли… Еще сколько заяв лежит неотработанных, прицепом ему пристегнем. Он же сознался. Тут вообще серия нарисовывается. Ты что тупишь, капитан?

— Да не туплю я… — вздохнул следак и повел бровями. — В отказ Ткачук пошел… Вот такие пирожки.

— Как это в отказ? — опешил я.

— А вот так… Как с Трубецким поговорил в его кабинете с глазу на глаз, так совсем переменился, все складно стал врать. Не подкопаешься… Мол, мотор не воровал, а на берегу нашел и забрал на сохранение, чтобы не стырили. Еще и потерпевший не стал заяву писать, дескать, все же они друзья детства. Получается, что не будет дела. Так что отказной материал корячится.

— Ты чего! — я всплеснул руками. — А по остальным кражам его проверить? Много же движков тиснули в последнее время на том бережке.

Я подумал, что если б так работали те, другие менты, то я бы, может быть, и не сел в своё время. Правда, каким-то непонятным привкусом обладала эта мысль.

— Это оперативная работа. Этим Трубецкой должен заниматься, а он сказал, что все проверил, мол, не Ткачук это совершил, а иное неустановленное лицо. Во как… Даже справку соответствующую вывел, на вот, посмотри.

Следак протянул мне какую-то Филькину, а вернее, Антошенькину, грамоту, написанную от руки. Я даже читать не стал, просто изорвал листочек на мелкие клочки и сдул в мусорное ведро. Следак оторопел, но промолчал.

— Короче, Авдей Денисович, — придвинулся я к нему почти вплотную и глухо проговорил. — Вот тебе бланк, вот тебе ручка, пиши протокол задержания на Ткачука. В КПЗ оформлять его будем.

— А доказательства, а основания? — растерянно пробормотал он.

— Будет тебе все…

— Когда?

— Сегодня же… — заверил я, крепко призадумавшись, ведь обещать всегда легче, чем выполнять. — Ты же дежуришь? Стало быть, до утра здесь?

— Ну да…

— Ну так жди. Все будет.

И помахал рукой над его столом — мол, давай, давай.

— Сан Саныч, — зашевелил бровями-щеточками старший следователь. — Ты уж постарайся, не подведи, а то мне прокурор голову снимет за незаконное задержание.

— Не дрейфь, Денисыч, что-нибудь обязательно придумаю. Ты протокол пиши, не отвлекайся. А я пойду, у меня там Ткачук к батарее пристегнут, нехорошо без протокола его так на виду у всех держать. Вдруг жаловаться будет? Трубецкой его мог и такому научить запросто.

— Вот сам не пойму, — прикусил губу капитан. — Почему бы Антон Львович стал его выгораживать?

Хороший вопрос.

— А ты не думай, Денисыч, ты пиши, а я пока пошел, его в клетку засуну. Скажу Баночкину, что протокол чуть позже будет. Договорились?..

* * *

Ночью, в конце того же дня мы, с Баночкиным вошли в подвальное помещение КПЗ. Он отпер дверь своим ключом, кивнул постовому, мол, передохни, чайку попей, мы тут пока в коридоре сами постоим, подежурим.

Когда сержантик скрылся в своей комнате-бытовке, Баночкин шумно выдохнул и задумчиво почесал широкий, как у слона, затылок. Его голос гулко прокатился по коридору.

— Ну, не знаю, Сан Саныч, как-то все это белыми нитками шито… Встрянем.

Мы стояли, прислонившись к двери крайней камеры.

— Да не ссы, Миха, — подбадривал я. — Смотри, как щас все сделаем… Выпустим его через внутренний дворик. Там Мухтар его встретит. Я его выпустил и с вечера специально не кормил. Рожки да ножки от гаврика останутся, а проверяющим и прокуратуре скажем, что, мол, сбежал ворюга, но не в ту сторону дёрнул, выходы попутал и напоролся на злого пса. А тот его загрыз насмерть. Я, как кинолог, отпишусь, дескать, дома уже был и знать не знал, что всякое жулье во дворик милицейский полезет. Несчастный случай, чистой воды… А на мертвого, сам понимаешь, сколько темнух можно повесить, они ведь не говорят и не потеют. Не только лодочные моторы на него спишем, но и пару кражёнок из гаражей еще притянем.

Тот вздохнул красноречиво — мол, мороки много. Громко так вздохнул.

— Ох, Морозов, подведешь ты меня под монастырь, ну да ладно, давай попробуем, уже ведь делали один раз так, вроде, все срослось тогда… Только отписываться пришлось.

— Ага, — гоготнул я. — И сейчас повторим. Открывай камеру. Выводи Ткачука.

— Не надо меня открывать! — раздался крик в приоткрытое смотровое окошко двери камеры. — Мужики! Да вы чего⁈ За моторы человека скормить псине хотите⁈ Да что же это делается! Вы что творите⁈

— Выходи! — лязгнул задвижкой Баночкин. — Извини, мужик, но у нас закрытие полугодия. Не в то время ты попался, сам виноват!

— Я скажу! Я все скажу! А-а! Не нада-а-а!..

— Точно скажешь? — вскинул я на него грозную бровь.

— Печёнкой клянусь, товарищ лейтенант!

— Ладно… — хмуро хмыкнул я, будто с трудом соглашаясь на его предложение. — Сейчас придет дежурный следак, и выложишь всё ему как на духу… Под протокол. Понял?

— Конечно, конечно, — залепетал Ткачук со слезами радости на глазах.

Я повернулся к Баночкину:

— Веди его в допросную, а я за следаком. И это… Мухтара я пока на всякий случай кормить не буду.

* * *

Утром на планерке Купер был чернее тучи. Даже кофе не пил и