Сам подыщу себе девушку, да такую, чтобы и она мне понравилась и чтобы я ей понравился. А тогда приду к тебе и скажу: "Пойди, мать, и посватай за меня дочь такого-то". Ну, как, договорились? — улыбнулся Хошгельды, направляясь в дом.

— Если так, то договорились, — вздохнула Нязик-эдже.

Хошгельды позавтракал, попил чая и сразу же отправился в сады.

— Агроном идет! Хошгельды идет! — донеслось до него из-за деревьев.

Сегодня от каждой бригады было выделено по одному звену на рыхление почвы. Накануне агроном вместе со старым садоводом Нурберды-ага провел совещание в этих звеньях. А сейчас он переходил от одного виноградного куста к другому, внимательно проверяя работу. Семь звеньев рыхлили землю отлично, придраться не к чему. Но в восьмом эвене дела обстояли плохо. Тут был и Нурберды-ага, он старался что-то втолковать звеньевому, но тот заупрямился и не хотел слушать его.

— Сын мой, — говорил старый садовник, — ты же служишь общему делу. Ну кому, скажи, будет польза, если ты. кое-как вскопаешь? Думаешь таким образом заработать побольше трудодней? Да мы не зачтем тебе такую работу. А для винограда и подавно никакой пользы не будет, так его только погубить можно. Попробуй-ка накормить курочку одним "цып, цып", — ведь не накормишь. А вот дай ей зернышко, она тебе яичко снесет.

— О чем спорите, товарищи, — спросил подошедший агроном.

— Да вот никак не могу им втолковать, что работать такими лопатами нельзя, — сказал раздосадованный Нурберды-ага.

— Да, это не лопата, а кепкир, чтобы плов мешать. Так дело не пойдет…

— Как умеем, так и работаем, — прервал агронома звеньевой.

— Вы бросьте эти разговоры, посмотрите лучше, как работают вон те два товарища из вашего звена. И лопаты у них хорошие, и трудятся они добросовестно. Вот что, Нурберды-ага, из всего звена только и можно одобрить их работу, а все, что сделано другими, — забраковать!

— Что же это выходит, мы впустую спины гнули? — побагровев, сказал звеньевой.

— Значит, впустую… Если завтра они явятся с этими вот лопатками, то, прошу тебя, Нурберды-ага, вообще не допускать их к работе. Дисциплину подтягивать надо, чтобы не распускался народ.

Каждый вечер бригадиры собирались в правлении колхоза, обсуждали проделанное за день и получали новое задание.

Так было и в этот раз. Когда разговор зашел о недостатках, слово взял бригадир пятой бригады Кюле Бергенов.

— Надо еще разобраться, что хорошо и что плохо, — начал он. — Не было у меня раньше никаких недостатков, а вот появился Хошгельды, и недостатки появились. Я выполняю приказания Покгена, может за это и преследует меня агроном? Сегодня, например, он выгнал из сада одно из моих звеньев, убирайтесь, мол, и больше не показывайтесь. А люди вышли землю рыхлить.

Секретарь партийной организации пока не вмешивался, он хотел узнать, что скажут по этому поводу остальные.

— Ты говоришь неправду… ты клевещешь… ты просто лжешь! — заволновался старый садовод Нурберды-ага. — Твои люди не взрыхляли землю, а царапали ее, понял! У них лопаты с ладонь. Такими много не сделаешь, это все равно что иголкой колодец копать!

— Значит, Хошгельды не одобрил плохую работу? — спросил Байрамов у Кюле и тут же сам добавил;. —Правильно сделал, агроном. Если еще раз обнаружим что-нибудь подобное, виновника вызовем на правление. Никому не позволим срывать наше общее дело! Тебе, Кюле, следовало бы хорошенько отчитать звеньевого, а ты вместо этого под его дутар пляшешь.

— Правильно, правильно! — послышалось со всех сторон.

Никто из выступивших бригадиров не поддержал ворчуна Кюле. После всех взял слово Хошгельды.

— Смешно, Кюле-ага, говорить о том, что я тебя преследую, — сказал он, — что я на тебя зол или собираюсь мстить тебе за что-нибудь! Все эти разговоры не для серьезных людей. Из пустых слов не сваришь плов. Колхоз требует от всех нас высокой дисциплины труда. А нравится тебе это или не нравится — другой разговор. Все мы обязаны честно работать, честно служить земле, тогда и она отблагодарит нас хорошим урожаем.

В то время, пока шло совещание бригадиров, возле правления собрались колхозники. Народ каждый вечер приходил сюда послушать радио, обсудить новости, потолковать о жизни. О чем только не говорилось на этих, никем не созываемых собраниях.

Одна тема быстро сменяла другую. Людей интересовало все — и вопросы политики, и жизнь в других краях и странах, и лучшие скакуны. Тут собрались люди разных возрастов, разных характеров, но всех их объединяло великое чувство любви к своей родине, к своему народу, к своему колхозу.

Сегодня, как и всегда после совещания, бригадир, секретарь парторганизации и агроном присоединились к собравшимся. Люди разместились тесным кружком. Только один седобородый Аллалы Пар, в огромном тельпеке на голове и в накинутом на плечи халате, сидел в сторонке. По внешнему облику он казался человеком серьезным и положительным. Но попробуй заговорить с ним, и сразу поймешь, что представляет собой твой седобородый собеседник. Чтобы раскусить его, и временя много не потребуется, дай бог успеть выпить одну пиалу чаю. Пожалуй, все самые отвратительные, самые гнилые ‘ пережитки прошлого нашли приют в сердце этого злобного старика.

Ходили слухи, что в юношеские годы Аллалы занимался контрабандой и даже грабежами на дорогах. Рассказывали, что в царское время он служил в текинском полку, где не раз попадался на воровстве. Он таскал ячмень из торб, когда кормил лошадей. Потом продавал этот ячмень на базаре, а на вырученные деньги пьянствовал, да еще офицеров угощал.

Аллалы постоянно присутствовал на всех собраниях колхозников и вмешивался во все разговоры, хотя в колхозе не состоял. Он давно жил в селении, — у него здесь была кибитка, — но часто выезжал на заработки в город, где, по его рассказам, у него жили родственники.

Сегодня, когда речь зашла о строительстве нового поселка, послышался вдруг и его скрипучий голос:

— Народ не уйдет со своих насиженных мест, как бы ни хотелось этого младшему сыну Орсгельды. Кто это его послушает? Сегодняшний воробей вчерашнего чирикать учит!

— Мой ага, — иронически улыбаясь, заговорил Хошгельды, — переселение нельзя было бы осуществить, если бы этого не желал народ. Люди сами выбрали места для своих дворов, и в новом поселке уже развернулось строительство. Но мы никого не насилуем, поэтому тот, кто не хочет жить с нами, пусть остается здесь, на старом месте, шакалов развлекать.

— Ты, Хошгельды, слишком прытким стал. Видали мы таких…

Бригадир Курбанли Атаев не дал Аллалы договорить:

— Прекрати ты, старая сова, свою болтовню! Ты никогда не был с народом, знаем мы. тебе цену! Если даже захочешь переселиться с нами, мы тебе не позволим. Понял?! А ты, Хошгельды,