«человек, который был весьма мало причастен философии, но превосходен в своем искусстве, особенно с эмпирической стороны», уверенно выступил против этого: поскольку императрица его любила, а Акрополит был заикой, то она назвала последнего идиотом, но позже раскаялась в этом. Невежество императрицы не должно нас удивлять, ведь она была не первой фигурой такого ранга, попросившей столь элементарного объяснения некоего природного феномена[635]. Возражения врача более примечательны: можно предположить, что его общее образование было полнее, но к этому можно добавить другие рассмотренные нами свидетельства о некотором расхождении между медициной и математическими науками.

Какова же была роль астрологии в том курсе научного образования, которую Влеммид ввел в Никее? Если верить ему самому, то он полностью презирал ее, занимаясь собственными исследованиями:

«Я полностью занят астрономией, но не той, которую отвергают имеющие разум и которая низвергает не имеющих разума, которая ведет к расчетам и результатам, к рождениям и поиску благоприятных моментов, к другим глупостям и падениям. А той, которая устремлена вверх и ведет ввысь, которая разъясняет вращение неба в целом и в частях, а также движение звезд, как тех, что движутся вместе со Вселенной в общем направлении как части целого, так и тех, что имеют собственное, иное движение в противоположную сторону. Она показывает их подъемы и спады друг относительно друга, представляет их вечное сияние и исчезновения, отношения и расстояния, изменения, которые они претерпевают и действительно, и мнимо, рост и уменьшение дней и ночей, а также равноденствия, не везде одинаковые, равно как и смены часов в разное время, тождество или подобия и многое другое схожее она передает. И она объясняет причины всех вещей и раскрывает их перед глазами с помощью линейного доказательства, которое не нуждается ни в риторике, ни в грамматике»[636].

Однако из этого не следует делать вывод, что Влеммид был несведущ в астрологии, так как его учебник по физике демонстрирует обратное. В той части этой книги, которая посвящена небу, излагаются основные принципы астрологической науки: элементарные качества планет и знаков зодиака; дома, возвышения и опущения планет; соединения и аспекты планет[637]. Автор просто избегает высказываться по поводу влияния того, что он описывает[638].

Феодор Ласкарь. Аналогичное отношение к астрологии можно увидеть и в переписке ученика Влеммида Феодора Ласкаря. В письме к митрополиту Сард он рассказывает о визите латинского посла маркграфа Гогенберга. Маркграф был очень образованным человеком, и в его окружении были «ученые и врачи, которые тоже гордились философией»: эти философы утверждали, что знают все — «геометрию и астрономию, арифметику и музыку, логику, естествознание и превосходящее их богословие эллинов, а также этику, политику и риторику». Однако, как только они подверглись испытанию в ходе дискуссии с учеными Никейского двора, вся их наука внезапно исчезла, за исключением одной лживой астрологии: «Астрономия скрылась, оставив только астрологию, да и ту ошибочную и не такую, как должно»[639].

Чуть позднее, после восшествия на престол, Феодор II изложил свою критику оккультных наук в письме Герману, митрополиту Адрианополя[640]:

«Великие ученые не разбираются всецело в деталях наук, потому что те в высшей степени зависят от практики, а практика отличается от теоретической науки с точки зрения разумности. Науками я называю арифметику, геометрию, стереометрию, гармонию, музыку и находящуюся выше них астрономию; а учеными, если вкратце, называю тех, кто занимается ими. Итак, если таковые не смотрят, как я сказал, на их цели, то это не по причине небрежности и не из-за невежества в их отношении, и, конечно, не по нерешительности, отсутствию образования, некоей несчастливой слабости или из-за умственной нищеты и выгоды, но скорее по научной причине, ибо их цели направлены на ошибочное из-за задержки и остановки приобщения к божественному. Я скажу и следующее: они пренебрегают большей частью геометрии, не обращенной на великие мысли божественности наук. Они знают ее и не знают, понимают и не понимают; умеют действовать и не действуют, и все это по научным соображениям. Что же мне сказать о предзнаменованиях и предсказаниях Зодиака? Что это, или кто их сделал? Они принадлежат философии, и их создали философы: с одной стороны, они решаются философским методом, а с другой, исследуются согласно науке, и хитрости этих ненаучных наук известны ученым как совершенные глупости и гигантские плоды болтовни. Но что будет с нами, если мы никак не смотрим на них, но полностью заняты тайнами философии?! Будем ли мы наставлены или наказаны? Если бы мы не знали о гаданиях, колдовстве, облеченных в заклинания тайноводствах оракулов[641], лживых и диких криках призываний и заклинаний, то мудрецы, возможно, порицали бы нас за то, что мы не знаем целей философии. Если же мы, зная обо всем этом с научной точки зрения, посмеялись над ними, отличаясь от обращенного к практике своим умом, который всегда взирает ввысь на вышнего Бога и потому обычно ищет и умственного, и божественного, и практического, то нет нам позора за то, что мы осмеиваем памятники варваров. Ведь мы люди разума (λόγου) и разумные (λόγιοι) и служим Слову (τῷ Λόγῳ) через слово (διὰ τοῦ λόγου), под покровом Его Матери — Богоматери».

Автор двух этих писем довольно пренебрежительно относится к оккультным наукам, особенно к астрологии: настоящий философ не должен серьезно относиться к ним, и это, скорее, занятие для варваров. За этим презрением, однако, обнаруживается то отношение к ним, которое не очень далеко от позиции Пселла. Феодор не исключает астрологию, колдовство и гадание из пределов науки и философии: именно как прикладные науки он ставит их ниже чистой математики. Если настоящий ученый не занимается ими, то он их и не игнорирует: он умеет различать, как это делает Феодор, правильную и ложную астрологию. Примечательно, что критерии Феодора здесь не моральные и не религиозные, а научные, несмотря на то богословское утверждение, на котором он основывает свою аргументацию.

Феодор Ласкарь отличался как благочестием, так и склонностью к риторике, но это было православие ученых, а не астрологов. Это видно из его космологического трактата «Изъяснение мира» (Κοσμικὴ δήλωσις), который он незадолго до смерти посвятил своему близкому другу Георгию Музалону. В четырех главах здесь последовательно рассматриваются стихии, небо, природа вообще, включая человеческое общество, и сократовское незнание автора. Астрология в ней нигде не фигурирует, но те