мы видели, как астролог возвысился до избрания патриархом Антиохийским. Впрочем, Николай Месарит говорит об этом с неодобрением. Кроме того, он умалчивает об астрологии в подробных описаниях обучения своего брата и образовательных программ школы при храме святых Апостолов[621]. Другие авторы, которых мы только что упомянули, были к ней не более благосклонны: упоминая медицину, Михаил Хониат и Иоанн Апокавк молчат об астрологии. Никита Хониат относится к придворным астрологам с той суровостью, которой не найдешь нигде в византийской историографии и которая очень далека от той амбивалентности, которая присутствует у Пселла и Анны Комнины. Он не признает никакой эффективности за астрологическими предсказаниями и не претендует на какие-либо познания в ее теории. Его осуждение астрологии тотально, ибо оно не ограничивается одним лишь фатализмом дней рождения, но и рассматривает катархическую астрологию, дающую советы касательно благоприятного момента для начала дела: так, он высмеивает Мануила за то, что он ждал соединения светил, благоприятного для военного наступления[622].

Тщательное изучение рукописной традиции «Истории» Хониата показало, что она бытовала в двух основных версиях: первая, написанная при Алексее III около 1197 г., была дополнена после 1204 г.[623] Хотя осуждение астрологии уже присутствует в первой версии, во второй оно еще больше усиливается. Именно эта версия уточняет, что командующий армией, посланной Мануилом против венгров в 1167 г., одержал блестящую победу несмотря на то, что ослушался императорского приказа перенести битву на более благоприятный с астрологической точки зрения день[624]. Кроме того, именно вторая версия критикует использование оккультных наук Алексеем ΙΙΙ и его женой Евфросинией. Так, последняя, занимаясь магией и гаданием, якобы приказала изуродовать множество бронзовых статуй[625]. Что же касается Алексея III, то именно по его поводу Хониат заметил: «василевсы наших дней суеверны до того, что ступают согласно положению звезд»[626].

Существование двух этих версий приводит нас к следующим выводам:

1) До падения Константинополя Никита уже придерживался мнения Глики, Вальсамона, патриарха Феодосия и всех тех, кто отвергал компромисс с апологией астрологии Мануила Комнина. Учитывая его единодушие со своим братом Михаилом и дружеские отношения между ним и другими учеными иерархами, в том числе Евстафием Солунским и Иоанном Апокавком, можно предположить, что Никита представлял мнение большинства гуманистов своего поколения. Итак, лучшие представители византийской словесности в 1204 г. противостояли астрологии и уделяли мало внимания другим математическим наукам. Не считая общего интереса к медицине, гуманисты и ученые, похоже, опять столк-нулись друг с другом.

2) Завоевание Константинополя латинянами подтвердило то мнение, что астрология противоречит православному христианству и что опиравшиеся на нее императоры, особенно Мануил, серьезно оскорбили Божье Провидение. В результате астрология, и так уже находившаяся в невыгодномположении из-за православной реакции, пострадала от катастрофы 1204 г. еще сильнее, чем другие области культуры. Не исключено, что современные ей астрологи сделали ложные предсказания относительно исхода событий. Действительно, согласно Хониату, Исаак II Ангел советовался с ними после того, как крестоносцы восстановили его на престоле: следуя их совету, он перенес статую свиньи с Ипподрома в императорский дворец, думая таким образом обуздать свинскую природу горожан. Прогноз этих астрологов был не менее оптимистичен, чем у пророчествующих монахов, которые, по словам Хониата, обещали Исааку полное исцеление от ослепления, которому он подвергся после свержения с престола[627].

В любом случае молчание самих астрологов примечательно, равно как и их почти полное отсутствие на страницах трудов других византийских авторов ΧΙΙΙ в. Не сохранилось ни одного гороскопа или другого астрономического расчета на период от Мануила I Комнина до начала XIV в.; ни один придворный астролог не упоминается в исторических трудах после Хониата, а астрология вообще очень редко фигурирует в остальной литературе этого времени. Она стала последней математической наукой, извлекшей пользу из восстановления традиционного образования, сначала в Никейской империи, а затем в Константинополе после отвоевания его у латинян Михаилом VIII Палеологом в 1261 г.[628]

Никифор Влеммид. Уровень образования в греческих государствах, основанных после 1204 г. на окраинах византийского мира: Эпирском деспотате и Трапезунтской империи, неизвестен. Но он, безусловно, не превосходил школы, медленно и мучительно создававшиеся на западе Малой Азии в том государстве, которое с наибольшим успехом собирало наследие империи, благодаря своей близости к Константинополю и тому факту, что в 1208 г. в Никее обрел себе пристанище Вселенский патриарх. Покинувшие Константинополь ученые направлялись в основном в Никейскую империю, чтобы обеспечить там отбор и обучение духовенства и гражданских чиновников. Так, Никифор Влеммид, самый выдающийся ученый периода изгнания, родился в Константинополе около 1197 г. и получил первое образование в Никее, где изучил грамматику, логику и элементы риторики[629]. Продолжая углубленные занятия этими предметами, он занялся также медициной, которая была профессией его отца[630]. Но он не нашел никого, кто мог бы обучить его высшим наукам, и для этого ему пришлось в конце концов в двадцать три года обращаться к некоему Продрому в регионе Скамандра, который еще не находился «под скипетром эллинов», то есть никейских греков. Удивительно, что этот Продром, получивший образование в Константинополе у «вселенского учителя» Константина Калоифа, остался под властью латинян и не эмигрировал в Никею, — может, латиняне больше ценили его науку? У него Влеммид изучал арифметику, геометрию, астрономию и высшую логику; он также начал изучать физику, но не смог завершить обучение ей[631]. Его поездка во «вражескую» страну обеспечила преподавание философии и квадривиума в Никейской империи; дальнейшие путешествия позволили ему расширить свои познания, посещая библиотеки Афона, Фессалоники и Фессалии[632]. Его самыми видными учениками были пятеро молодых людей, которых император Иоанн III Ватац отправил к нему около 1237–1239 гг. и за которыми последовал наследник престола Феодор Ласкарь, чьим наставником Влеммид был в 1240–1241 гг. В число этих пятерых входил Георгий Акрополит, который, помимо тех высоких административныхдолжностей, что он занимал впоследствии, взялся за преподавание предметов, изученных им у Влеммида: он сменил Влеммида на посту наставника Феодора Ласкаря, а после отвоевания Константинополя был почти единственным ответственным за высшее образование в столице[633].

Это впечатление об очень узком круге ученых в рамках весьма рудиментарной научной культуры подтверждает тот инцидент, который произошел при дворе Иоанна Ватаца, согласно рассказу Георгия Акрополита[634]. Во время солнечного затмения императрица Ирина попросила последнего объяснить ей причину того. Молодой Акрополит, хотя лишь начал изучать философию у Влеммида и не был уверен наверняка, понял, что это тень, которую луна отбрасывает на землю, и утверждал, что солнечный свет ослабевает только внешне. Врач Николай,