Закрытая долина была совсем маленькой, просто клочок зелени, окружённый высокими неприступными скалами. Шум водопада сюда не проникал, но над долиной всё равно стоял непрекращающийся низкий гул. Этот гул шёл от узкого и глубокого ущелья, окаймлявшего долину с востока. В этом месте подземная река, берущая начало высоко в горах, вдруг выныривала на поверхность, чтобы буквально через несколько метров снова спрятаться под скалой. Голос реки хоть и создавал естественный шумовой эффект, но вовсе не раздражал, напротив, он довольно гармонично вплетался в птичий гомон и треск кузнечиков.

И тех, и других обитателей в долине было предостаточно, но основными жителями этого зелёного оазиса всё-таки были бабочки. Сотни порхающих разноцветных летуний, они, словно экзотические цветы, то и дело распускающиеся на фоне изумрудной травы, завораживали своей непредсказуемостью. Бабочки были непуганые, и присутствие человека их, скорее, привлекало своей новизной, так как гости были в долине редким явлением. Кира вытянула руку, и буквально через минуту один из порхающих цветков доверчиво опустился на её ладонь. Бабочка расправила свои переливающиеся на солнце крылышки и застыла, позволяя гостье вволю насладиться своей красотой.

– Ах ты маленькая кокетка,– за этим спектаклем просто невозможно было наблюдать без умиления,– неужели совсем не боишься?

Бабочка переступила своими тонкими ножками и обиженно сложила крылышки. Действительно, к чему стараться, если твои усилия остаются неоценёнными? Кира взмахнула рукой, отпуская бабочку в полёт, и потянулась за очередным цветком из собранного букета. Ромашка послушно выскользнула из пучка своих собратьев, и умелые руки привычно вплели желтоглазую красотку в венок. Когда сорванные цветы закончились, Кира соединила концы разноцветной колбаски и пристроила венок у подножия невысокой пирамидки, сложенной из озёрной гальки. Цветочный бублик с удобствами разлёгся в примятой траве и тут же оказался в тёплой компании своих в большей или меньшей степени завядших сородичей. Сразу было видно, что какие-то из венков пролежали у пирамидки уже несколько дней, а соседний, скорее всего, появился тут не далее, как вчера.

– Привет,– произнесла Кира, обращаясь к груде озёрной гальки,– а я сегодня видела тебя во сне. Ты мог бы и почаще мне сниться, я ведь скучаю,– попеняла она молчаливой пирамидке. – Прости, я знаю, что это от тебя не зависит,– женщина смущённо опустила глаза и погладила гладкий камень, как бы извиняясь за бестактность,– это только моя вина.

Если кто-нибудь в этот момент смог бы подсмотреть за этим странным монологом, то счёл бы его чистой шизой. Собственно, Кира этого и не отрицала. Обладая острым рациональным умом, она вполне адекватно оценивала происходящее, но останавливаться не собиралась. Дело в том, что эти шизофренические беседы приносили покой её душе, создавая иллюзию, что Семён, как прежде, находится где-то рядом, просто прячется. К сожалению, прятался он так талантливо, что ни учитель Киры, ни остальные знакомые Творцы не сумели его обнаружить, даже остаточных эманаций мёртвого тела, только чёрное пустое ничто. Добровольные помощники постарались избежать обсуждения своих проколов, но Кире их объяснения и не требовались, она отлично знала, что могло означать такое тотальное исчезновение.

Развоплощение – это было даже хуже смерти, гораздо хуже, ведь смерть хотя бы оставляла слабую надежду на встречу либо в лучшем мире, либо в следующем воплощении, в зависимости от нюансов ваших верований. Конечно, эти надежды имели весьма хлипкое основание, но развоплощение не оставляло даже их. Осознав, что случилось, Кира словно зависла в безвременье. Она продолжала механически выполнять какие-то ритуальные действия: готовила завтрак, отводила Тиночку в Школу, потом доставляла Мартина к его приятелю Алику, вроде бы даже поддерживала дружеский трёп со Светланой и Рисом, но при этом как бы отсутствовала, словно все её мысли и чувства кто-то выключил.

Поначалу Кира даже пыталась убедить себя, что ничего не случилось, в конце концов, последние три года она не видела Семёна, и как-то ведь жила, даже уговорила себя что, оплакав его гибель, сумела отпустить покойного мужа. Так что же изменилось теперь? Наверное, в глубине души Кира всё-таки верила, что однажды Семён к ней вернётся, нужно только подождать, и лишь теперь осознала, что этого никогда не случится. «Никогда», какое мрачное, безальтернативное слово, словно не подлежащий обжалованию приговор. Это слово теперь крутилось в голове Киры словно мантра и днём, и ночью, не оставляя места прочим мыслям и чувствам, и только в этом маленьком замкнутом мирке с бабочками и шестью безымянными могилами заунывная мелодия стихала, позволяя бедняге хоть ненадолго вынырнуть из чёрного омута отчаяния.

Собственно, это самодельное кладбище было единственным, что ещё напоминало о Семёне. Кроме могил убитых им бессмертных, от его жизни в Алате ничего материального больше не осталось, если не считать таковым копоть на стенах пещеры, да толстый слой пепла в очаге. Наверное, именно поэтому Кире пришла в голову эта безумная идея с пирамидой, ей просто необходимо было иметь что-то осязаемое, что могло бы связать её с ушедшим в небытие человеком. Недолго думая, она натаскала из озера гладких камней и соорудила свой персональный портал для общения с потусторонним миром. Кира специально не стала придавать своему сооружению форму могилы, как бы подчёркивая его иную функциональность.

С той поры беседы с пирамидой намертво вписались в её распорядок дня, и хотя визиты в долину с бабочками не были долгими, они заряжали Киру эдаким субстратом надежды, которого как раз хватало до следующего визита. Как и следовало ожидать, сеансы общения с Семёном начали постепенно обрастать ритуалами, одним из которых и был венок из местных цветов, который словно открывал ей доступ в тому месту, где нынче обитала душа бессмертного. Можно сколько угодно смеяться над глупостью и наивностью Киры, не сомневаюсь, что она и сама бы присоединилась к компании скептиков, но пирамидка, обложенная со всех сторон полузасохшими венками, стала для неё неплохим аналогом кушетки психоаналитика или исповедальни.