Шрифт:
Закладка:
Если у меня снова будут наводить справки, я, согласно Вашим указаниям, скажу, что соответствующие органы информированы об этом вопросе и что следует обратиться к ним.
С искренним уважением
С. Ростовский
3 мая 1948 г.»
Понятно, почему Эрнста Генри навестил человек в погонах. В те годы иностранцев домой не приглашали, домашних или даже служебных телефонов им не называли. Похоже, присматривавшие за британским гостем не могли понять, кто же это ведет себя так свободно? А есть ли у Эрнста Генри на то особое разрешение?
Разрешения не было.
Британский коммунист Алек Вассерман, высоко ценивший Советский Союз, не понимал, что происходит в Москве, поэтому не мог отказать себе в удовольствии повидать старого друга. Эрнст Генри исполнительно сообщал в МИД:
«Уважаемый тов. Василенко!
Вчера, 9 мая, А. Вассерман снова зашел ко мне на квартиру. Он принес мне несколько моих вещей, оставшихся в Лондоне, и пригласил меня и мою жену на прогулку. Мы пошли в Парк культуры и отдыха, и оттуда он вернулся в гостиницу „Метрополь“.
Беседа касалась главным образом личных вопросов. Он также рассказывал мне об общем положении в Англии и о том, как хорошо его приняли в Москве.
С. Ростовский
10 мая 1948 года».
Понемногу и он стал сознавать реальность. Контакты с иностранцами были настолько опасны, что даже советские дипломаты, которым это полагалось по долгу службы, избегали встреч с зарубежными корреспондентами. На приемы в посольство ходили только по приказу начальства. 14 ноября 1949 года было принято специальное постановление Политбюро ЦК: «В связи с тем, что работники Министерства иностранных дел по роду своей службы поддерживают связь с иностранцами, считать необходимым возложить на Министерство государственной безопасности чекистское обслуживание аппарата МИД».
А Эрнста Генри не забывали в Лондоне. 17 апреля 1948 года внешняя разведка МИ-6 доложила начальству: «Секретный источник недавно сообщил, что Ростовский, который покинул нашу страну 22 ноября 1946 года, отправляясь в Москву, думал, что уезжает на время. Но с тех пор он остается там. Его сестра Татьяна Аркадьевна Черниловская, которая родилась в Витебске 5 ноября 1905 года, пытается организовать отправку ему в Россию тех вещей, которые он здесь оставил. Она собирается вскоре покинуть нашу страну. По нашим данным, она получила въездную визу для посещения брата в марте 1944 года». Британское Министерство внутренних дел Англии долго отказывалось выдать въездную визу Татьяне Аркадьевне Черниловской. Но Эрнсту Генри удалось этого добиться…
В Москве трудности у Эрнста Генри возникали на каждом шагу. Ему просто негде было жить. Поначалу его поселили в гостинице. Причем просто снять номер он не мог, только представив бумагу с места службы:
«Советское Информбюро
улица Станиславского, дом № 10
№ СИ-1707
17 июля 1947
Гостиница „Метрополь“
Паспортное бюро
Советское Информбюро просит продлить прописку нашему сотруднику т. Ростовскому С. Н., проживающему в гостинице „Метрополь“
Управляющий делами
В. Березкин»
Положение с жильем в Москве было отчаянным. После войны в столице создавались все новые ведомства, растущий аппарат требовал квартир, которых катастрофически не хватало. Москвичи ютились в землянках, бараках, общежитиях, огромных коммуналках. Сталин не строил жилые дома. Его интересовали только крупные проекты. 20 января 1947 года хозяин столицы Георгий Попов провел совещание в горкоме по вопросу строительства высотных домов в Москве:
— Ведь товарищ Сталин что сказал? Он говорит: ездят у нас в Америку, а потом приезжают и ахают — ах какие огромные дома! Пускай ездят в Москву, также видят, какие у нас дома, пусть ахают… Возьмите площадь Восстания — одно из прекрасных мест, но оно еще не обустроено хорошими домами. Там будет большая площадь, рядом будет построен дом Министерства госбезопасности… У Устинского моста — там будет построен дом Министерства внутренних дел… Построим несколько административных зданий. Совет министров у нас здания не имеет. То, что он имеет, хватает только для кабинетов, а аппарат сидит чуть ли в не в подвале или на чердаке…
«Особенно острой была проблема жилья, — вспоминал будущий 1-й секретарь Московского горкома, а тогда молодой партийный работник Николай Григорьевич Егорычев. — Перед войной население Москвы выросло почти в два раза. После войны рост населения продолжался, но новое жилье почти не строилось, а построенные до войны бараки и общежития ветшали.
У нас в Бауманском районе бараки были расположены вдоль Яузы и каждую весну подтоплялись. Помню, как-то по заявлению я посетил одну семью. Одиннадцать человек ютились на семи квадратных метрах. В другом случае уже немолодой москвич, участник войны, жил в глубокой бывшей угольной яме без света и воздуха, куда попасть можно было через люк по стремянке».
У Эрнста Генри появился новый начальник. В Совинформбюро арестованного Лозовского сменил Борис Николаевич Пономарев, который со временем сделает большую карьеру. Он окончил Институт красной профессуры, начинал в Коминтерне, был помощником у болгарского коммуниста Георгия Димитрова, который был генеральным секретарем Исполкома Коминтерна, а после его роспуска возглавил Отдел международной информации ЦК. Пономареву, человеку консервативному и опасливому, не хватало самостоятельности. Но и он не отказался помочь с жильем своему сотруднику, подписал принесенную ему бумагу:
«Управляющему делами ЦК ВКП/б/
тов. Крупину Д. В.
Тов. Ростовский С. Н. с 1941 г. являлся представителем Советского Информбюро в Лондоне и был вызван нами в Москву для ответственной работы в центральном аппарате. Ввиду того что тов. Ростовский провел много лет на заграничной работе, он не имеет жилплощади в Москве.
Прошу Вашего распоряжения о предоставлении тов. Ростовскому временно (сроком на один год) комнаты в общежитии ЦК (бывш. „Люкс“) ввиду того, что Моссовет в настоящее время не смог предоставить ему площадь на временное проживание.
Начальник Советского Информбюро
Б. Н. Пономарев».
Но в ту пору Пономарев для управляющего делами ЦК Дмитрия Васильевича Крупина — не фигура. Крупин, бывший секретарь Ростовского обкома партии, был известен как прижимистый и непрошибаемый чиновник, посему и просидел в своем кресле двадцать с лишним лет.
