Шрифт:
Закладка:
И вот грянула буря. Из леса словно вырвалось огромное серое облако и бросилось на наши батальоны. Сражение началось с оглушительного треска, от которого, наверное, деревья сбросили листья. Нападавшие ненадолго останавливались, склонившись над убитыми, и снова устремлялись вперед. В дыму блестели их штыки. Миг – и неподвижные синие ряды будут проткнуты штыками. Почему они стоят? Почему не примкнули штыки? Может, собственный залп оглушил и парализовал их? Их бездействие сводило с ума! Еще один громкий залп – выстрелил арьергард! И вот серая масса попятилась, открыв беспорядочную стрельбу. Свинец одерживает победу над сталью, посредственность – над героизмом. Находятся, правда, те, которые утверждают, что иногда бывает и по-другому.
Все, о чем я пишу, заняло лишь минуту времени. Второй ряд конфедератов залег и открыл огонь. Строй синих мундиров нарушился и рассыпался; казалось, солдаты Союза лишились силы духа. Для решающего удара вперед вывели наш резервный полк. Мы побежали. Странно было смотреть на то, как они стреляют – совершенно беззвучно. Грохот вокруг был таким, что человеческое ухо его уже не воспринимало. В пятидесяти шагах от нас разыгралась жуткая сцена; но мы замерли, словно вросли в землю. Сзади подскакал наш командир, махнул рукой, словно показывая: «После вас!» – и мы, почти беззвучно крича «Ура!» бросились в бой. И снова первый ряд серых расступился, и снова из укрытия вышел третий ряд. Выставив штыки, они бросились вперед по грудам убитых и раненых. Никогда еще не видели мы столь явного доказательства важности численного превосходства! На площади в триста ярдов на пятьдесят сражались не менее шести полков. После первой атаки выход каждого нового полка, если бы его немедленно не отбивали, мог бы изменить исход сражения.
Собственно говоря, численность наша была примерно равной; одному Богу известно, долго ли еще мы продержались бы. Но вот что-то пошло не так на левом фланге противника. Наши каким-то образом прорвали его ряды. Миг – и конфедераты дрогнули, а мы, примкнув штыки, бросились вперед и начали теснить противника туда, откуда он вышел. Здесь, среди палаток, в которых солдаты Гранта провели предыдущий день, наши побитые части перемешались. Опьянев от вина победы, мы уверенно бросились на несколько батальонов, а враг поливал нас свинцом. Неожиданная атака слева заставила нас круто развернуться и пуститься в погоню; нас поддерживала вышеупомянутая арьергардная бригада.
Когда мы остановились, чтобы перегруппироваться за своими любимыми пушками, и отметили, как мало нас осталось, пока мы пытались оправиться после страшной усталости и успокоить бешеное биение своих сердец… когда мы, затаив дыхание, спрашивали, кто видел того или иного нашего товарища, и истерически смеялись, услышав ответ, мимо нас и как будто над нами пролетел в открытое поле большой полк с примкнутыми штыками и ружьями наперевес. За ним последовал еще один, и еще; два, три… четыре! Боже! Откуда все они появились и почему их не было раньше? Как величественно и уверенно они проносились мимо! Они напоминали огромные океанские волны, которые, обгоняя друг друга, спешат разбиться о безжалостные скалы! Мы непроизвольно садились, подтягивая усталые ноги к груди, готовые в любой миг вскочить и влиться в их отважные ряды. Потом храбрецы начали возвращаться; измученные, они плелись между деревьями, а за ними бушевало пламя. Затаив дыхание, мы наблюдали за тем, как враг стреляет им в спину. Шли минуты, но мы не слышали ни звука. Вдруг мы заметили, что нас окружает не относительная, а абсолютная тишина. Неужели мы совершенно оглохли? Смотрите: показались санитары с носилками, а вон и врач! Боже правый! Капеллан!
Сражение в самом деле подошло к концу.
XII
О, как давно это было! Смутно, беспорядочно, но они возвращаются ко мне – волшебные годы юности, когда я служил в армии! Я снова слышу далекие трели горнов. Я снова вижу высокие столбы сизого дыма над лагерными кострами, который поднимается из сонных долин Страны чудес. Я чувствую слабый сосновый аромат – за соснами нас ждет засада… Я вдыхаю запах утреннего тумана, который заволакивает вражеский лагерь, не ведающий о своей судьбе, и кровь моя закипает при звуке одиночного выстрела часового. Незнакомые пейзажи, купающиеся в солнечном свете или залитые дождем, требуют, чтобы я их вспомнил; они исчезают, и их сменяют другие. В ночи тянется широкое, все в рытвинах, поле, испещренное почти погасшими кострами. Алое пламя намекает на нечто злое. Я снова вздрагиваю, вспоминая заброшенность поля и царящую над ним жуткую тишину. Когда это было? Какую чудовищную дисгармонию смерти оно предвещало?
О, дни, когда весь мир был прекрасным и незнакомым! Южными ночами горели чужие созвездия, а пересмешник изливал душу на освещенной лунным светом магнолии. Новое солнце предвещало что-то новое. Перестанут ли прекрасные, далекие воспоминания окрашивать в более нежные оттенки грубые подробности нынешнего мира, подчеркивая уродство более долгой и спокойной жизни? Не странно ли, что окровавленные призраки прошлого проникают в нашу память с такой легкостью и глядят на нас с такой нежностью? Почему я с трудом вспоминаю опасность, смерть и ужасы того времени, зато без всяких усилий вспоминаю все милосердное и живописное? Ах, Юность, ни один чародей с тобой не сравнится! Нанеси лишь один мазок на унылом холсте Настоящего. покрой позолотой всего на миг унылые и мрачные сегодняшние сцены, и я охотно променяю жизнь после смерти на ту, какую мне следовало отдать при Шайло.
Немного о Чикамауга
История той страшной битвы хорошо известна. Я не собираюсь рассказывать о ней целиком, но хочу поведать лишь об одной ее части, которую видел собственными глазами; моя цель – не поучение, но развлечение.
Я служил при штабе бригады федеральных войск. Битва при Чикамоге была далеко не первым сражением,
