знаменосцы очутились в авангарде сражения, на открытом месте, потому что враг расчистил пространство перед своими укреплениями. Они развернули знамена, размахивая ими, поскольку ветра не было. Со своего места на правом фланге – мы в самом деле «остановились и перегруппировались» – я видел шестерых наших знаменосцев одновременно. Время от времени один из них падал, но знамя тут же подхватывал кто-то другой.

Снова должен привести цитату из отчета генерала Джонстона о том сражении, ибо ничто не сравнится с мнением конфедерата, считавшего, что атаку вели силами всего Четвертого корпуса, а не одной слабой бригадой:

«Четвертый корпус двигался упорядоченно и напал на техасцев с ожесточением. Техасцы ответили точным огнем на поражение. Они стреляли с близкого расстояния; они демонстрировали мощь, свойственную войскам генерала Шермана в ходе всей кампании… Федеральные войска подошли к конфедератам на расстояние нескольких ярдов, но вынуждены были отступить под градом метких пуль; они отошли под прикрытие ближайшей низины, которая находилась за ними. На расстоянии двадцати шагов от первой линии конфедератов остались сотни трупов. Когда войска Соединенных Штатов очутились в пятнадцати шагах от первых рядов техасцев, один из их знаменосцев воткнул в землю флаг в восьми или десяти футах перед своим полком. Его тут же застрелили. На его место выскочил еще один солдат и тоже был убит, едва коснувшись древка. За ним последовали второй, третий – они приняли смерть так же быстро, как их предшественники. Однако четвертый взял знамя и отнес назад этот предмет солдатской преданности».

Такие случаи время от времени происходили в бою с тех пор, как люди начали чтить символы, но враг упоминает о подобных происшествиях нечасто. Знай генерал Джонстон, что на его закаленные в боях дивизии нападает ослабленная бригада численностью менее чем в полторы тысячи человек, он не сумел бы более великодушно выразить свои страстные похвалы храбрости врага. Подтверждаю правдивость его слов. Я собственными глазами видел то, о чем он пишет, и сожалею, что я не в состоянии вспомнить даже название полка, чье знамя было спасено столь отважно.

В начале армейской службы я часто задавался вопросом, почему отважные войска вынуждены отступать, хотя их храбрость не поколеблена. Пока человек не стал инвалидом, он способен идти вперед. Что заставляет его остановиться и в конце концов отступить, помимо страха? Есть ли признаки, по которым солдат неизбежно понимает, что сражение безнадежно? В том сражении, как и в других, я так и не узнал ответа; объяснение по-прежнему ускользало от меня. Во многих случаях, которые я наблюдал лично, когда вражеская пехота находилась на близком расстоянии, а нападавшие впоследствии отступали, имелась некая «граница», которую не переходил ни один человек. За нею лежали только убитые. Никто не доходил до передней линии врага, где его закололи бы штыком или взяли в плен. Разницу составляли три или четыре шага – расстояние слишком маленькое для того, чтобы повлиять на меткость стрельбы. В подобных сражениях никто не целится в конкретного врага; солдаты просто стреляют в сторону противника. Конечно, пуля, выпущенная с двадцати шагов, не менее смертоносна, чем с пятнадцати, а с пятнадцати – не менее смертоносна, чем с десяти. Тем не менее есть некая «граница», края которой окаймлены трупами самых храбрых. Когда противники сражаются без прикрытия, когда атаки сменяются контратаками, у каждой стороны есть своя «граница», а между ними располагается нейтральная полоса – пространство, где нет мертвецов, потому что живые не могут туда дойти.

Я заметил это явление на Пикеттс-Милл. Стоя на правом фланге, я видел перед собой небольшую поляну, по обе стороны которой стояли противники. Хотя поляну заволокло дымом, кое-что можно было различить: дым поднимался пластами и расползался между деревьями. Большинство наших солдат вели стрельбу, стоя на коленях, укрываясь за деревьями, камнями и другими естественными преградами, но отдельные группы стреляли из положения стоя. Время от времени одна из таких групп после очередного артиллерийского обстрела бросалась вперед, движимая общим отчаянием, и значительно отрывалась от первого ряда стрелков. Миг – и все, кто был в той группе, падали, как подкошенные. Мы не видели перемещений врага, не слышали перемены в ужасном, равномерном грохоте канонады – однако все они оказывались поверженными. Часто можно было видеть, как одинокая фигура отскакивала от своих товарищей и в одиночку шла на вражеские укрепления со штыком наперевес. Но такой одиночка продвигался не дальше своих предшественников. Вынужден сказать, что примерно треть из «сотен трупов в двадцати шагах от линии конфедератов» лежала на расстоянии пятнадцати шагов, но в десяти шагах не было ни одного.

Именно восприятие – возможно, бессознательное – такого необъяснимого явления часто побуждает еще невредимых, полных сил и отважных солдат отходить, не вступая в ближний бой. Солдат видит, точнее, чувствует, что дальше он не пройдет. Его штык бесполезен; он преследует назидательную цель. Истощив все возможности, солдат убирает штык в ножны и доверяется пуле. После того как и пуля оказывается бесполезной, он отступает. Он сделал все, что мог, доступными ему средствами.

Никто не отдавал приказа отступать, а если бы и отдал, его бы не услышали. Выжившие один за другим отступали между деревьями и прыгали в овраги. Они обгоняли раненых, которые медленно брели в тыл, и трусов, которых ничто не могло заставить двигаться вперед. Левый фланг нашей ослабленной бригады вел бой на краю кукурузного поля; они отступали вдоль невысокой ограды. Когда отдельные группы солдат почти добрались до леса, на них с фланга напали противники, которые двигались через поле напрямик, почти параллельно с нами. Как я узнал впоследствии из отчета генерала Джонстона, нам противостояли бригада генерала Лори и два арканзасских полка под командованием полковника Бокама. Именно туда послал меня генерал Хейзен. Я прибыл вовремя и видел отступление наших солдат. Повинуясь приказам офицеров, своей храбрости и инстинкту самосохранения, отступающие выстроились вдоль ограды и открыли огонь. На первый взгляд незначительное преимущество в виде несовершенного укрытия на открытой местности сотворило обычное чудо: отступающим удалось остановить атаку, проводимую, впрочем, без особого рвения – ведь ее вели превосходящие силы противника. Нападавшие были отбиты, а если бы они впоследствии возобновили атаку, они не увидели бы никого, кроме наших убитых и раненых.

Сражение в целом подошло к концу, но ближние бои и рукопашные схватки в отдельных местах продолжались до ночи. Когда остатки нашей бригады вышли из леса, подошла еще одна бригада (Гибсона). Если бы нас бросили в атаку колонной, как следовало, вторая бригада последовала бы за нами через пять минут. Тогда