Летом в город пришла чума: Уильям будто предугадал ее скорое появление. Но выехать на гастроли театр сразу не смог. В загородных дворцах короля им повелели давать представления в связи с пребыванием в Англии брата его жены. Жена Якова родом была из Дании. А датчане славились своим умением повеселиться. Король Дании Христиан Четвертый приехал с большим количеством подданных. Яков не хотел упасть в грязь лицом и созвал для развлечения родственников всех, кого мог, включая театр «Глобус».

Датчанам все равно было скучновато. И увеселения продолжались круглые сутки, несмотря на свирепствовавшую в Лондоне чуму. Столы ломились от яств и напитков, актеры ставили каждый день новые спектакли, музыканты играли свои произведения, устраивались танцы и маскарады.

Уильям скучал по Мэри, по спокойным вечерам в Оксфорде и проклинал про себя активных родственников королевы.

– Как они не устают? – спрашивал он Джеймса. – Еле, порой, на ногах стоят.

– Ты видел, они падают лицом прямо в тарелки. Их платья все в пятнах от вина и жира, капающего с мяса. Удивительная нация.

– Когда они уезжают домой, не знаешь? Когда нас отсюда выпустят?

– Неизвестно. Спросить не осмеливаюсь. Пока велят находиться при дворе. Мы не имеем права ослушаться: у нас королевский театр.

– Я помню, – кивнул Уильям, – но я надеялся этим летом навестить Мэри и успеть съездить в Стрэтфорд.

– Планы пока придется отложить на неопределенный срок.

– Зачем мы им нужны, не пойму, – продолжал возмущаться Уильям. – Сама королева принимает участие в любительских постановках, которые организуют при дворе.

– Видимо, этого мало. Удовлетворить собственное тщеславие – одно, посмотреть на игру профессионалов, – Джеймс гордо выпрямил спину, – другое.

– Разве они замечают разницу? – ехидничал Уильям.

– Помолчи. А то обвинят в заговоре, и будешь на потеху совсем другой публике казнен на площади в Лондоне.

– Ты про то огромное колесо, на котором четвертуют осужденных?

– И про него тоже. Но методов довести человека до смерти теперь много: не знаешь, что и выбрать…

Датчане пробыли в Англии целый месяц. Но Уильяму показалось, они гостили год, не меньше. Он успел устать от их громких голосов и пьяного смеха. Во время спектаклей родственники королевы, не смущаясь, комментировали происходившее на сцене, вставали со своих стульев, чтобы взять очередную тарелку с едой или наполнить бокал вином, шумели, спотыкались, чертыхались и порой заглушали речь актеров.

В начале июля дворцы опустели. Звенящая тишина растеклась по залам. Актеров и музыкантов отпустили восвояси. Возвращаться в Лондон было по-прежнему опасно, и труппы сразу отправлялись гастролировать по стране. В первую очередь Уильям поехал в Оксфорд. Ему не терпелось увидеться с Мэри. Он не получал от нее писем, которые если и приходили, то в его квартиру в Лондоне. Рисковать возвращаться в город, где царила чума, он не стал.

Дороги были полны людьми, бежавшими от страшной болезни. Уильям продвигался к своей цели медленно, иногда не имея возможности обогнать длинные вереницы телег, двигавшихся в непонятном направлении. Он злился, бессильный предпринять какие-нибудь меры, чтобы ехать быстрее. Почему он так торопился, Уильям и сам не знал. Но неведомая сила гнала его в Оксфорд, и когда он наконец достиг своей цели, то вздохнул с облегчением.

Обычно Уильям приезжал на постоялый двор, устраивался в комнате, которую для него всегда держали свободной, и на ужин приходил в дом Давенантов. В этот раз желание увидеть Мэри было столь велико, что он сразу отправился в таверну, надеясь застать ее там. Она, как обычно, сновала между столиками. Ее нельзя было не заметить. Но что-то неуловимо изменилось в облике Мэри. Движения стали более плавными, смех не таким заливистым. Она немного располнела, и юбки уже не так лихо взлетали от ее движений.

Мэри увидела его и остановилась на полпути на кухню. Она сделала несколько шагов ему навстречу.

– Уильям! Я не ожидала тебя здесь увидеть, – произнесла Мэри негромко.

– И сам не знал, когда приеду. Мы развлекали датских родственников королевы. Целый месяц переезжали из одного загородного дворца в другой.

– Я писала тебе. Ты не получил писем?

– Я не был в Лондоне все это время. Там сейчас чума. Я не стал туда даже заезжать. Сразу поехал к тебе.

– Хорошо, – Мэри поправила растрепавшиеся локоны, – сейчас предупрежу, что отойду ненадолго, и мы с тобой сможем прогуляться.

Вскоре Мэри вернулась, они вышли на улицу и пошли в сторону реки.

– Мне нужно сказать тебе, Уильям, кое о чем. Я тебе писала в письме, но раз ты его не получил, то расскажу сейчас.

– Что-то случилось? – он начал беспокоиться.

– Да, – Мэри остановилась и посмотрела ему в глаза, – у нас будет ребенок.

– У тебя и у Джона? – переспросил Уильям, не совсем понимая, что она ему сказала.

– У меня и у тебя. Уильям, это твой ребенок. Я в этом уверена.

– Почему? – опять задал он глупый вопрос, продолжая находиться в каком-то непонятном состоянии.

– Женщина всегда знает, от кого у нее ребенок. Конечно, Джону я соврала. Вы мужчины в этом деле совсем не разбираетесь. Или не хотите разбираться. Короче говоря, ты не должен волноваться. Джон считает ребенка своим. Он будто и не замечает наших с тобой отношений.

– Но если ребенок мой, я бы хотел, когда он родится, видеться с ним, хоть иногда, – Уильям вспомнил про ребенка Элизабет. Наверняка, и она точно знала, чья это дочь. Но говорить ему об этом не хотела. Он вспомнил рано умершего сына. Горечь захлестнула его сердце. – Пожалуйста, Мэри, только не лишай меня общения с ним!

– Я и не собиралась, – Мэри с удивлением увидела слезы в его глазах.

– Я сделаю для него все, что в моих силах.

– Уильям, я предложила Джону просить тебя быть малышу крестным отцом. Джон обрадовался и сказал, что если ты согласишься, сочтет за честь.

– Это я сочту за честь, – Уильям нежно прижал Мэри к себе, – спасибо тебе. Я никогда не забуду, как ты ко мне была добра.

Мэри тоже захотелось заплакать. Она бы все отдала, чтобы Уильям мог быть с ней. Хотя бы чтобы он предложил ей бежать с ним в Лондон. Она бы отказалась, но ей было бы приятно оттого, что он сказал эти слова. Но Уильям молчал. Он принял ситуацию такой, как ее преподнесла Мэри, и не собрался в ней ничего менять. Он был тронут ее поступком, но Мэри хотелось красивых слов. Таких, какие он так талантливо писал в пьесах.

– Как жаль, – все-таки