Шрифт:
Закладка:
Лицо ее меняется так сильно, так бесповоротно, что он не верит собственным глазам. Куда подевалась прежняя Фаина? На пике наслаждения она беззащитна и прекрасна. Чтобы добавить жару, снести все заслоны, заставить ее позабыть, где она и с кем, он покрепче прижимает ее к кровати и атакует так яростно и неукротимо, будто старается взбить в пену смешивающиеся глубоко внутри свои и ее животворящие соки.
Фаина срывает повязку. По щекам ее текут слезы, которые Леонид подбирает губами. Он знает, отчего она плачет. Оттого, что слишком долго была лишена того, в чем отчаянно нуждалась.
Напряжение и сменившая его счастливая расслабленность произвели эффект легкого алкогольного опьянения. Фаина не делала попыток пошевелиться, не делала попыток заговорить. Лежа рядом, Леонид без особого интереса поглядывал по сторонам, пробуя представить, как ведет себя обитательница этих стен, когда рядом никого нет. Смотрится в зеркало, открывает и закрывает дверцы платяного шкафа, присаживается к столу, лежит в постели с книгой…
Сто лет одиночества. Она ни в силах забыть, и это не дает ей жить дальше. Забыть что? То самое, что привело ее сюда. Спрашивать не стоит, этих игр в психоанализ он никогда не любил. И потом, разве это поможет?
Такое лицо, каким оно было у нее накануне вечером – уже накануне, потому что на часах без четверти три, – не каждый день увидишь, разве что по телевизору. Сигарета, выжигающая на коже маленькое бессмысленное клеймо… Знать, что причиняешь боль, которая становится с каждым мгновением все сильнее, и смотреть вот так – как будто вы оба на тонущем корабле или на краю трещины во время землетрясения. Она считает на полном серьезе, что боль может вынудить к повиновению, и пользуется тем же средством, чтобы убедиться в том, что повинуются не все. Что за вывих в сознании? Хотя какая-то мерзопакостная логика в этом есть.
Повернув голову, Леонид взглянул вблизи на ее лицо. Светлая, полупрозрачная кожа с россыпью мелких веснушек, мягкие локоны на подушке… Заколдованная красавица, обреченная дожидаться своего принца в облике дурнушки. Но принц, увы, тоже заколдован, и у этой сказки не будет счастливого конца.
Фаина зашевелилась, сняла со своего плеча его руку. Встала, накинула, не застегивая, халат и бросила через плечо:
– Одевайся и уходи.
Он медленно сел.
– А может, будет лучше, если ты разденешься и ляжешь?
– Уходи. Без разговоров.
Вот так – сухо, монотонно, – указать на дверь мужчине, стараниями которого только что обрела счастье полноценной сексуальной жизни. Ах, как это грустно, господа, как это грустно.
Одеваясь, Леонид нарочно все время смотрел на нее, она же старательно избегала его взгляда. Курила, стоя у открытого окна. Лицо ее было лицом человека, только что пережившего тяжелый шок и теперь пробующего до конца осознать весь ужас своего положения.
– Фаина, – позвал он шепотом.
– Меня зовут Надежда на самом деле. И учти: если ты кому-нибудь расскажешь… о том, что я… о том, что мы… тебе не поздоровится.
Еще и угрозы. Он с трудом удержался от смеха.
– Ты меня понял?
Вместо ответа он протянул руку, и этот красноречивый жест, жест верного Макрона из «Калигулы» Тинто Брасса, все-таки заставил ее повернуть голову и взглянуть на него исподлобья.
Леонид спокойно ждал.
Еще немного боли, красивая сволочь?
Да, если не боишься заболеть мною навсегда. Ведь я могу дать тебе то, чего ты хочешь. И даже то, чего ты хочешь, но боишься попросить.
Итак, Фаина, она же Надежда, чуть свет примчалась в оранжерею и исповедалась в грехах своих, что потрясло Леру, занятую поливом цветущих гибридов, до глубины души, ибо представить Фаину в постели с мужчиной было так же невозможно, как представить ее парящей под куполом цирка на трапеции. Целый час гроза первого этажа рыдала, заламывая руки, еще час или около того поливала китайские розы, потом выпила стакан минеральной воды и убралась восвояси.
Что касается Леонида, то он – впечатлительным лучше присесть, – с десяти утра занимался тяжелым физическим трудом, а именно: на пару с Киром сооружал на птичьем дворе забор из штакетника, который позже предстояло покрасить в ядовито-желтый цвет. Против желтого оба энергично возражали, однако Аркадий был непреклонен – на складе с января месяца пылятся три банки желтой масляной краски, и ее давно пора куда-нибудь пристроить. По поводу того, как следует распорядиться этой самой краской, Леонид внес остроумное, на его взгляд, предложение, и Кир с энтузиазмом его поддержал, тем не менее, покидая их в разгар дискуссии, Лера точно знала, какого цвета в итоге окажется забор. ЖЕЛТОГО.
Ох, этот Леонид… Высокий, стройный, резкий. Не парень, а загляденье просто. Он ничуть не проигрывал от сравнения с крепким «тамбовским волком». Что подвигло его на строительство забора, осталось загадкой, но несомненно, он получал от этого большое удовольствие. Обтянутые джинсами бедра, плоские мышцы живота, сияющие на солнце волосы. И сигаретные ожоги. Да, бестолковая девка фактически выжгла ему на руке признание в любви.
Следующие два часа было тихо. Но только Лера выдохнула, как в оранжерею примчалась перепуганная Даша и, задыхаясь от бега, сообщила, что Фаина опять лупит кого-то в женском туалете. Этим кем-то оказалась хохотушка Галя, имевшая неосторожность ляпнуть при всех, что минувшей ночью Фаина, кажется, дважды выходила из своей комнаты, во всяком случае дважды открывала и закрывала дверь. Чтобы отнять у хищника жертву, пришлось призвать на помощь Романа и Алекса. Сидя на кафельном полу, Галя размазывала по лицу сопли пополам с кровью и тоненько подвывала от обиды. Хмурая Фаина стояла рядом. Отчитывая их, Лера поймала себя на мысли: это не лето, а какая-то коррида. Дня не проходит без кровопролития. Вспышки на солнце? Неблагоприятная геомагнитная обстановка?
Но и на этом кошмары не закончились. Хватившись своих наушников-вкладышей, Аркадий проверил все привычные места, поскреб в затылке, вспомнил, что одолжил их накануне Норе, заглянул в ее комнату и точно – они оказались там. Лежали на журнале по вязанию, из которого торчал край альбомного листа формата А4. Особо не размышляя о моральной стороне дела,
