с легкостью трудоустроится. А вот женщины из буржуазной среды, оставаясь незамужними и бездетными, могли, по мнению многих, превратиться в «паразитов» и нарушить равновесие в обществе. Германия не была единственной страной, в которой концепция «лишних» женщин пользовалась популярностью. Подобные споры шли в Англии, Франции и США, и здесь также звучали опасения, что если брак не сможет обеспечивать и сдерживать женщин, то воцарится «половая анархия». Разумеется, в существовании незамужних женщин не было ничего нового, и возникшая в конце XIX века паника, как правило, имела слабое отношение к подлинной демографической обстановке. Однако эти опасения породили историческую ситуацию, затронувшую целые континенты, где материнство превратилось в мощный идеологический фактор и дало импульс к возникновению особой версии феминизма.

С точки зрения шведской феминистки Эллен Кей (1849–1926), именно способность женщины иметь детей определяет ее общественно-политическое бытие. Кей, происходившая из политически активной крупнобуржуазной семьи, преподавала в Швеции и в начале XX века прославилась за границей сочинениями о «женском вопросе», женском движении и защите детства. В ряде стран ее даже считали — не без преувеличения — «новой пророчицей» феминизма. Интересно, что пришедшие ей на смену авторы считали позднейшие усилия Кей антифеминистскими из-за того, что она одобряла принуждение женщин к деторождению. Тем не менее Кей соглашалась с ключевыми требованиями феминисток, например требованием права на развод, избирательного права, признания женщин правоспособными, а рожденных вне брака детей — законными. Со временем Кей пришла к социалистическим убеждениям. Она отстаивала необходимость обособления в браке доходов каждого из супругов, а также оплаты (государством) воспитания женами детей и (мужьями) домашнего труда. Все женщины должны получать «в виде зарплаты и содержания столько же, сколько в соответствующих обстоятельствах получает любой посторонний человек», — объявила Кей в 1911 году[257].

Влияние идей Эллен Кей распространилось далеко за пределы Швеции. Ее работы были переведены на японский (1913) и китайский (1923) языки. В 1911 году англичанин Хэвлок Эллис, ученый и сексуальный экспериментатор, перевел ее книги на английский, попутно указав на исключительную известность Кей в Германии: «Она сделала себе имя в Германии, где женщины, пробуждаясь после долгого покоя, вступают в новый период женского движения». В Англии и Америке гипотезой о «лишних» женщинах оправдывали ряд политических мер в отношении женщин — от эмиграции в колонии до расширения доступа к образованию и трудоустройству. Эллис опасался того, что эти меры «делают женщину мужеподобной» и «не учитывают требования рода человеческого»[258]. Кей (сама преподававшая) изображала убежденных феминисток как фанатичных догматиков, вечно готовых принести гармонию и прогресс человечества в жертву своей умозрительной цели — завоеванию женщиной «права на индивидуальное, свободное развитие своих способностей». Кей предложила альтернативу: концепцию «охраны материнства» (Mutterschutz), которая приобретает феминистский характер благодаря требованию, чтобы к выбору всех женщин — иметь им детей или не иметь — общество относилось с уважением. Кей считала, что получать материальную помощь и не подвергаться социальной стигматизации должны и незамужние матери.

Сторонники этого течения феминизма черпали вдохновение в рассуждениях Кей о духовной и психической силе женщины. Она считала, что мягкость и нежность (наилучшим образом проявляющиеся в материнстве) следует приветствовать и продвигать среди женщин как можно шире. Кей допускала, что некоторые женщины, не имеющие биологических детей, могут стать «коллективными», «общественными» матерями и принимать участие в проектах в области филантропии и социальной политики — ради исполнения «великих фундаментальных законов природы» материнства. (Сама Кей не вышла замуж и осталась бездетной, но считала преподавание особой формой материнства.) Такое понимание феминизма учитывало половую «разность»: по ее мнению, «мужчины и женщины на равных помогают друг другу в разных сферах»[259].

В Германии самой известной сторонницей концепции «охраны материнства» стала Хелен Штёкер (1869–1943). Она учла позицию Кей касательно материнства, но отказалась от ее более консервативного уклона. Такого рода поворот напоминает о гибкости феминистских идей и их зависимости от контекста. Штёкер помогла учредить «Союз защиты матерей и половой реформы», редактировала журналы Союза, выступала за равенство полов и государственную помощь детям, в том числе рожденным вне брака, поддерживала массовое половое воспитание. Кроме того, Штёкер неутомимо участвовала в движении за мир. Убеждения привели ее к поддержке прав сексуальных меньшинств, и после Первой мировой войны она воспользовалась своим влиянием, чтобы рейхстаг Веймарской республики не сделал женскую гомосексуальность уголовно наказуемой. Союз Штёкер также оплачивал жилье матерям-одиночкам и финансировал клиники, обеспечивавшие контрацепцию и, в случае надобности, аборт. Штёкер настаивала, что материнство не исключает профессиональной деятельности, и в статье «Сексуальная жизнь учителей» (The Sex Life of Teachers) выступила против увольнения учительниц после заключения брака. В 1930-х годах ее преследовали нацисты. Штёкер пришлось покинуть Германию, умерла она в Нью-Йорке. По мнению Энн Тейлор Аллен, материнский феминизм, несмотря на свой консервативный потенциал, может оказаться могучей революционной силой[260].

И Кей, и Штёкер были радикальными нонконформистками, мечтавшими (каждая по-своему) совсем об ином обществе — с другими отношениями между полами и другими правами мужчин и женщин. Тем не менее феминизм Кей и Штёкер, в основе которого лежал приоритет материнства и государственная защита матерей, было нелегко перенести в другой контекст. В Австралии и Канаде, например, лишь белые женщины могли надеяться на благотворное вмешательство государства в свою жизнь. Матери же, принадлежавшие к коренным американским и австралийским народам, подвергались насилию и принуждению со стороны государства. У них отнимали детей и воспитывали в интернатах. В США долго существовало рабство, у невольников отнимали детей, а в афроамериканках и коренных американках нередко видели не матерей — но лишь рабочую силу[261]. В Западной Африке традиции «постороннего воспитания» (othermothering) детей предполагали участие широкого круга воспитателей — такого рода практика смещает фокус с родных матерей. Феминистские подходы к материнству, не учитывающие эти обстоятельства и проявления несправедливости, способствовали распространению среди темнокожих женщин и представительниц коренных народов мнения, будто «белые» феминистские идеи не отвечают их нуждам. С первых лет XX века женское движение в Латинской Америке уделяло большое внимание охране детства и материнства. Этот регион известен своими традициями консервативного и радикального христианства, коренным феминизмом, гражданским активизмом и протестными традициями, а также сфокусированностью на конфликте между североамериканским и южноамериканским течениями феминизма.

В Латинской Америке материнство могло рассматриваться как утопический и духовный идеал. Мечты о матриархате, которые мы находим в «Сне Султаны» Рокейи Сахават Хоссейн и «Её-ленде» Шарлотты Перкинс-Гилман (глава 1), были в различных формах заметны у коренных народов Перу и Боливии. Там феминистки могут опереться на народную память Пачамамы, богини-матери Андского региона. Этот вариант древнего