Я увидел, как серебристые очертания тела Франца начинают крошиться, превращаясь в беспорядочный вихрь белых крупинок. В тот же самый момент темная фигура качнулась вперед, и вокруг него словно сомкнулись колоссальные пальцы, затянутые в черную шелковую перчатку, или закрывающиеся лепестки огромного черного цветка.

С чувством человека, бросающего первую горсть земли на гроб друга, я хрипло каркнул Вики:

— Поехали!

Свечение уже почти полностью растворилось во тьме — дороги почти не было видно, когда «Фольксваген», рванулся с места.

Вики выжимала из машины все возможное.

Треск осыпающихся камней становился все громче и громче, заглушая неосязаемый ветер, заглушая шум мотора. Вскоре он превратился в настоящий гром. Я чувствовал, как под движущимися колесами содрогается земля — эти толчки были ощутимы, даже несмотря на то, что машина подскакивала на ухабах.

Сбоку от каньона перед нами вдруг открылась яркий провал. Мгновенье мы неслись словно сквозь напластования густого дыма, потом Вики резко притормозила, мы вывернули на дорогу и нас чуть не ослепил утренний свет.

Но Вики не остановилась. После поворота она тут же прибавила ходу, и мы помчались дальше по дороге Малого Платанового каньона.

Нигде не было ни единого признака темноты. Гром, который сотрясал землю, затих вдали.

Там, где дорога резко уходила от вершины склона в сторону, Вики свернула к обочине и остановила машину.

Вокруг нас громоздились горы. Солнце еще не поднялось над ними, но небо было уже ярко-синим.

Мы поглядели вниз вдоль склона. На месте сползшей вниз земли осталась обширная впадина. Ее уже не закрывали облака пыли, хотя пыль еще поднималась откуда-то со дна каньона.

Осевший склон тянулся теперь от нас до самого края обрыва сплошной единой плоскостью, без единого разрыва или бугорка, без единого выдающегося над ровной земляной поверхностью предмета. Абсолютно все унес и похоронил под собой оползень.

Таков был конец Домика-На-Обрыве и Франца Кинцмана.

Перевод: А. Лисочкин

Фриц Лейбер

В Аркхэм и к звёздам

Fritz Leiber «To Arkham and the Stars», 1966

Ранним вечером 14 сентября я ступил, наконец, на старинную кирпичную платформу станции Аркхэм, что находится на железной дороге Бостон — Мэн. Я мог бы прилететь на самолёте в прекрасный, новый аэропорт Аркхэма к северу от города, но посчитал, что путешествие на старом добром поезде более удобно и приятно, хотя мне рассказывали, что в пригороде довольно много современных, построенных со вкусом колониальных домов, и они теперь занимают большую часть холма Мидоу.

С собой у меня имелись только маленький чемодан и лёгкая картонная коробка, поэтому три квартала до Аркхэм-Хауса я решил пройти пешком. На полпути через старый мост на Гаррисон-стрит, который отремонтировали и обновили всего десять лет назад, и под которым бурлит река Мискатоник, я остановился, чтобы осмотреть город с этого скромного возвышения, поставив на землю свой чемодан и положив руки на старые железные перила. А чуть ли не вплотную к моей спине грохотали проезжающие машины.

Справа от меня, только на этой стороне Вест-Стрит-Бридж, где Мискатоник начинает поворачивать на север, в бурном течении притаился островок из серых камней, о котором ходит дурная слава. Я читал недавно в присланном мне номере «Аркхэм Адвертайзер», что недавно на этом островке арестовали группу бородатых правонарушителей, стучащих в барабаны, празднующих чёрную мессу в честь Кастро или кого-то в этом роде, как неистово утверждал один из них. (На короткое мгновение мои мысли странным образом обратились к Старому Кастро из Культа Ктулху). За островом и поворотом реки виднелся Холм Висельников, теперь застроенный домами. Солнце бросало последние призрачно-жёлтые лучи из-за холма. В этом бледном, золотом свете, разрывающем туман, я увидел, что Аркхэм по-прежнему является городом деревьев со множеством прекрасных дубов и клёнов, хотя все вязы исчезли, став жертвами голландской болезни, и что среди новых зданий всё еще виднеется много крыш со слуховыми окнами. Слева от себя я рассмотрел новую автостраду; она пересекает подножие Французского холма над Паудер-Милл-стрит, обеспечивая быстрый доступ к военным, машиностроительным и химическим заводам к юго-востоку от города. Мои глаза, опускаясь вниз и в южную сторону, некоторое время искали старый Ведьмин Дом, прежде чем я вспомнил, что его снесли ещё в 1931 году. Затем я заметил, что развалившиеся многоквартирные дома Польского Квартала в значительной степени были заменены скромными жилищными комплексами в колониальном городском стиле, в то время как новейшими «иностранцами», заполонившими город, стали пуэрториканцы и негры.

Подняв свой чемодан, я спустился с моста и продолжил путь через Ривер-стрит мимо жизнерадостных старых складов из красного кирпича с наклонными крышами. Счастье этих зданий заключалось в том, что их не снесли. В гостинице «Аркхэм», я подтвердил заказ номера и доверил чемодан приятному пожилому администратору. Поскольку я уже пообедал в Бостоне, то сразу же отправился по Гаррисон-стрит мимо Церкви в Университет, продолжая нести в руках картонную коробку.

Первыми академическими постройками, попавшимися мне на глаза, оказались новое административное здание и за ним Ядерная Лаборатория Пикмана. Они располагались там, где река Мискатоник расширялась на восток напротив Гаррисон-стрит, хотя, конечно, она не нарушала покой кладбища на пересечении Лич-стрит и Паснидж-стрит. Обе пристройки к Университету показались мне великолепными сооружениями, полностью совместимыми со старым четырёхугольником, и я молча поблагодарил архитектора, что так хорошо помнил традиции.

Уже сгустились сумерки, и несколько окон светились в ближайшем здании, где университетские преподаватели, должно быть, разбирались с растущим объёмом бумажной работы. Но прежде чем немедленно направиться в одну из этих освещённых комнат, я обратил внимание на антисегрегационную демонстрацию, организованную студентами на окраине кампуса в знак сочувствия подобным демонстрациям в южных городах.

Я заметил, что один из плакатов гласил «Мазуревича и Дероше — в члены правления!». Мне подумалось, что студенты, должно быть, проявляют пристальный интерес к правлению университетского городка, и я вынужден был задуматься: не являются ли эти кандидаты сыновьями едва образованных людей, невинно замешанных в деле о Ведьмином Доме? Времена меняются!

В приятных коридорах административного здания я быстро нашел святая святых Председателя Литературного Отдела. Худой, седовласый профессор Альберт Уилмарт, едва выглядевший на свои семьдесят с лишним лет, тепло приветствовал меня, хотя и с той насмешливой сардонической ноткой, которая заставляла некоторых людей называть его не просто «очень эрудированным», а «неприятно эрудированным». Прежде чем завершить свою работу, он вежливо объяснил её суть:

— Я только что