12

Гарри Кука похоронили в тот же день — мрачный ноябрьский день, промозглый, с висящей в воздухе пеленой тумана и холодным серым небом. Том с Молли дошли следом за падре до маленького кладбища и остановились у свежевырытой могилы. Четверо солдат из оздоровительного лагеря, которые несли гроб, тоже встали, обнажив головы, по другую сторону могилы. За спиной у них тянулись аккуратные ряды белых деревянных крестов, и на каждом — имя человека, погребенного под ним, человека, который отдал своей стране все, что имел. Пока что Гарри был последним, но скоро и его белый крест над могилой затеряется среди неумолимо растущей армии все новых и новых крестов.

Том стоял навытяжку, его раненая рука висела на перевязи, а в другой он держал фуражку. Лицо у него было еще бледнее, чем обычно, глаза казались двумя темными провалами, обведенными серым. Молли, глядя на него, подумала, что сейчас он кажется еще более юным и беззащитным, чем раньше: коротко остриженные волосы гладко зачесаны, и уши торчат совсем по-мальчишески. Но крепко сжатые зубы и решимость, читавшаяся в усталых глазах, яснее ясного говорили о том, что он больше не утратит самообладания.

В то утро, когда он в отчаянии выбежал из палаты, Молли пошла за ним — поначалу неуверенно: не хотелось тревожить его в его горе, навязываясь со своим. Чувство утраты и пустоты, охватившее ее позже, еще только начало вползать в душу. В последние годы они с Гарри не были особенно близки, но он был частью ее детства, и хотя за последнее время Молли видела множество смертей, сейчас ее накрыло волной почти невыносимой горечи и гнева. Так обидно было, что жизнь Гарри пропала вот так, ни за что, так жаль его погубленной молодости. Жаль того Гарри, который когда-то учил ее плавать и ловить рыбу в Белле, жаль, что никогда больше не стоять ему с удочкой в руках в весело журчащей речной воде. Какая-то часть ее детства умерла в тот миг, когда он в последний раз закрыл глаза и боль наконец ушла с его лица. Вся в слезах, Молли торопливо вышла из палаты, оставив священника с его молитвами, а сестру Мари-Жанну — с ее четками.

Тома Молли нашла во дворе — он стоял у стены, уткнувшись лбом в согнутую руку. На мгновение она остановилась, глядя на него, а он совсем не замечал ее из-за своего горя. Она видела, что плечи у него вздрагивают от рыданий, и не решалась подойти. Молли никогда раньше не видела, чтобы взрослый мужчина плакал, и ей тяжело было на это смотреть. К тому же она понимала, что ему не хочется, чтобы кто-то видел, как он плачет. Но от него веяло таким одиночеством… Инстинкт пришел ей на помощь. Она подбежала к Тому через двор и, взяв его за руку, торопливо увела в сад матери-настоятельницы. Это было уединенное место, предназначенное для покоя и созерцания: крошечный огороженный садик с клумбой роз в центре и каменной скамейкой, вырезанной в южной стене. Никто из сестер не входил туда без приглашения, и Молли не должна была входить, но сейчас она об этом не думала.

Теперь, когда они были надежно укрыты от любопытных глаз, Молли обняла Тома со словами:

— Не горюйте так, Том. Не плачьте, дорогой. Ему уже не больно, он теперь с Богом.

— Да? — с горечью сказал Том. — Да? — И он повторил тот же вопрос, который Молли только что задавала падре: — А есть он, этот Бог? Где он на этой проклятой войне?

Молли не ответила. Она только нежно обнимала Тома, словно ребенка, прижавшись щекой к его щеке, и мало-помалу его рыдания стихли. Стоя рядом и чувствуя его слезы на своем лице, Молли думала: «Что же я делаю? Обнимаю мужчину, которого почти не знаю?» Однако сейчас ей почему-то казалось, что ничего естественнее этого и быть не может, и, утешая Тома, она почувствовала, как пустота в душе понемногу заполняется сознанием, что она, Молли, нужна этому человеку.

Когда Том сумел наконец взять себя в руки, Молли подвела его к скамейке, и они сели лицом друг к другу. Щеки у обоих были мокрые от слез, глаза красные.

— Простите, — сказал Том, отводя глаза. — Простите. Все дело в том, что он был мне не просто товарищ — скорее брат. Брат, которого у меня никогда не было, понимаете? Мы вместе пришли в полк, вместе проходили подготовку и всегда выручали друг друга. Тони, его брат… вы же знаете его брата?

Молли кивнула.

— Да, конечно, он ведь вам тоже кузен. Так вот, Тони — ему, похоже, никогда не было дела до Гарри. Он совсем другой. У него свои товарищи были.

— Тони намного старше, — заметила Молли. — Они, по-моему, и дома были не очень-то дружны.

— Ну, а мы-то с Гарри еще как дружили. Он мне жизнь спас. Это он меня к своим тащил, когда его ранило. — Глаза у Тома на мгновение закрылись, и Молли догадалась, что он заново переживает недавний кошмар.

— Расскажите, — мягко попросила она. — Расскажите, как это было.

Том долго не отвечал, и Молли уже подумала, что он больше ничего не расскажет. Затем он заговорил — тихим, усталым голосом.

— Мы были на задании — ну, знаете, на немецкой стороне. Надо было проползти по нейтральной полосе и подслушать, что у них там происходит. Старшим у нас был лейтенант Холт, он немного говорил по-немецки. Потом мы с Гарри и еще двое ребят из нашего батальона — Джим Хоукс и Билл Джарвис. Все уже ходили в такие вылазки, знали, что к чему. Нам было приказано кого-нибудь захватить, если сможем, чтобы потом допросить. Дело было ночью, луны, конечно, не было, темно совсем, а на ничейную полосу вела траншея…

— Траншея?

— Да, знаете, узкая такая, неглубокая — специальный пост, чтобы подслушивать и наблюдать. Ну, в общем, мы пробрались по этой траншее, а потом поползли на ничейную полосу. Все зачерненные, конечно.

— Зачерненные? Как это?

— Лица ваксой замазали, и на форме чтобы ничего блестящего, ничего такого, что звякнуть может или свет отражает. Чтобы джерри нас не заметили.

Вылезли мы — там еще колючая проволока кругом, но мы ее перерезали, чтобы путь освободить. И пошли клином — лейтенант Холт впереди, мы с Гарри справа, Хоукси и Джарвис слева. Ползли медленно, чтобы без шума. Джерри, черт их дери, совсем близко были. — Он умолк, смутившись,