— Вам было мало того, что вы получили от меня вчера? — я всё же открыла глаза, но продолжала насуплено смотреть на рельефный орнамент покрывала, упрямо цепляясь за какие-то определённые участки рисунка и переплетённые на них особой техникой атласные нити.

— Как я уже говорил раньше, тебе не хватит и десяти жизней, чтобы вернуть мне сполна весь свой сегодняшний долг.

— Разве такое возможно? Ведь вам ничего не стоит просто обо всём забыть и найти для своих особых развлечений кого-то более подходящего.

— Забыть? — он отрывисто хмыкнул, но в его голосе не чувствовалось ни капли веселья. Скорее, очень хорошо замаскированная под жестокую иронию злость. — Если бы это было так просто. К тому же… я практически спас твоей матери жизнь. Во всяком случае, заплатил за это. А ничто в нашем мире не является столь бесценным, как сама жизнь. За подобные вещи не каждый способен расплатиться сполна.

Я и не думала, что когда-нибудь услышу из его уст нечто подобное. Может поэтому слова Стаффорда так сильно меня задели, вызвав бурную вспышку бесконтрольных эмоций, больше похожую на ослепляющий внутренний взрыв, затмевающий и рассудок, и даже раненную подобным заявлением сущность. Как бы «спокойно» он сейчас обо всём этом не говорил, я чувствовала в его голосе что-то ещё. Тяжёлое, прессующее, вскрывающее мне сознание будто остро заточенными клинками чужой воли.

Да, он хотел причинить мне боль. За этим он сюда и пришёл. И неважно какую. И даже неважно за что. Он всё равно это сделает, пусть после этого он так и не испытает долгожданного облегчения.

— Вы могли всё это сделать по собственному желанию, без каких-либо требований со своей стороны. Помогать и совершать добрые поступки, не выискивая при этом личной выгоды, — разве не этому учит Библия и едва не все религии мира?

— Что-то я не припомню, чтобы ты заявилась ко мне с чем-то подобным от себя, девочка.

Его голос вдруг зазвучал совсем близко, и у меня моментально похолодели внутренности, как только рядом прогнулся матрац под весом чужого тела, а у моего бока под локтём к постели прижалась широкая мужская ладонь. После чего меня тут же накрыло знакомой тенью с мягким физическим прикосновением к моему бедру и спине.

И, естественно, я так и не сумела сдержаться, чтобы при этом не вздрогнуть и не задержать дыхания, крепче вцепившись в плотную ткань покрывала.

— Ты ведь пришла ко мне за определённой выгодой, преследуя личные интересы и цели. И слышать теперь от тебя столь странные призывы к высокодуховным ценностям в попытке меня этим как-то поддеть — не слишком ли претенциозно? Особенно после того, как ты мне тогда очень старательно и не без собственного желания отсосала.

— Да вы просто!.. Самовлюблённый и в край напыщенный павлин! — я не удержалась и всё же повернула к нему резко голову, уставившись в нависшее надо мной лицо одновременно и пугающего, и столь же совершенно прекрасного Дьявола. И опять при его близости и при виде до боли знакомых черт с пробирающим до дрожи взглядом бездонных синих (почти чёрных) глаз, моё сердце будто сжала чья-то ледяная рука, а по трахее и лёгким царапнуло удушливым ознобом.

— Неужели ты действительно думаешь, что способна меня переболтать или даже навязать некое чувство вины? — он жёстко осклабился на мои тщедушные попытки хоть как-то его задеть и едва не застонала от очередного приступа сводящей с ума беспомощности и собственной реакции на этого человека. — Зачем так отчаянно барахтаться и напрягаться, милая? Кому и что ты надеешься этим доказать? И не говори, что тебе не нравится, когда я тебя трахаю. Обычно, когда подобные вещи не приносят желаемого эффекта, от них так бурно не кончают.

— ВЫ!.. Вы!.. Ненавижу!.. — господи, ну почему я не могу разрыдаться, когда уже была на грани совсем недавно? Может тогда бы его это остановило?

Но вместо истерических слёз и настоящего отчаянного сопротивления, я лишь немощно всхлипываю и непроизвольно вжимаюсь затылком и плечами в кровать, когда ладонь Стаффорда обхватывает мою шею властным жестом, а его другая рука накрывает моё полное полушарие груди прямо поверх лёгкого домашнего платья и сжимает упругую плоть чувственным захватом. От которого у меня сразу же начинает тянуть внизу живота, а потом и вовсе пронзает острыми иглами сладкой интимной боли. Особенно когда мой сосок оказывается зажатым между мужскими пальцами и от насильственной на него грубой ласки меня буквально передёргивает, как от разряда жгучего и пульсирующего под кожей тока.

— Да что ты говоришь? И возбуждаешься, наверное, тоже из-за бешеной на меня ненависти? Да, девочка? — последние свои вопросы нависающий надо мной Дьявол просипел прямо в мои губы, разглядывая моё лицо с каким-то садистским довольством и нескрываемым предвкушением. — Одно только не понятно…

Его рука, ласкавшая мне грудь, не останавливаясь, теперь шарила по всему моему торсу, заставляя мою кожу и чувствительные соски неметь, ныть и хотеть большего. Опускалась к животу, потом снова возвращалась налитым томным вожделением полушариям…

— К чему все эти бессмысленные сценки с показательной борьбой за свои гражданские права, если все они заканчиваются одним и тем же? Не говоря уже про отсутствие выбора, которого у тебя здесь нет и никогда не будет? Кому и что ты так старательно пытаешься всем этим доказать? Если через пять секунд всё равно раздвинешь передо мной ноги и начнёшь подмахивать моему члену с неподдельными стонами наслаждения.

— А если не буду? Если не захочу!

— Не захочешь? Действительно?

Дьявол! Грёбаный и ни перед чем не останавливающийся треклятый Дьявол!

Я и в самом деле не сумела сдержать порывистого стона, когда Стаффорд вдруг резко задрал над моими бёдрами и животом подол платья и, глядя всё это время мне в глаза, накрыл полностью мой лобок и часть промежности, принявшись едва не сразу растирать онемевшие половые губы и пульсирующий между ними клитор прямо поверх ткани шёлковых трусиков.

— Может ещё потребуешь, чтобы я остановился и больше никогда и ничего подобного с тобой не делал, маленькая лгунья? — кажется, он буквально прорычал/промурлыкал мне в губы, из-за чего вибрация его чёртового демонического голоса побежала по моим венам и отозвалась в оголённых нервах, вызывая не меньший приступ ответного вожделения. Тем более после того, как его пальцы забрались под ткань моих трусиков и уже беспрепятственно заскользили по моим воспалённым складочкам, вызывая ещё более сильный приступ нестерпимого возбуждения с учащёнными стонами и несдержанными всхлипами.

— И даже не трахал тебя своим членом? Ты действительно не хочешь, чтобы я тебя сейчас трахнул, девочка?

Да он просто чокнутый! Точнее, это я чокнутая. Потому что уже хочу всё переиграть и сказать ему об обратном. По сути, загнав себя в ловушку всеми своими последними к нему претензиями, но не сумев при этом продержаться даже несколько секунд под его изощрёнными ласками, от которых заводилась, как какая-то в край озабоченная сучка.

— Действительно не хочешь почувствовать, как в тебя входит большой, стоячий колом х@й, едва не вспарывая буквально, вместо того, что ты чувствуешь сейчас? — и будто специально, чтобы раздразнить меня ещё больше, Стаффорд проникает в меня пальцем и начинает растирать самую чувствительную внутреннюю точку, из-за чего меня передёргивает ещё сильнее, а желание ощутить всё то, о чём он говорил, становится просто невыносимым.