Темп марша нарастал, точно всех подгоняла незримая сила, страх не успеть. Даже Соролья, изменив своей неторопливости, едва не перешел на бег – чему способствовали как спортивные шорты с тремя полосками, так и молодость. Альсада немного отстал, чтобы перевести дух. На секунду, не более: уж он-то прекрасно знал, как легко потерять человека в толпе. Все вокруг твердили о победе. Инспектор поймал себя на том, что борется с этой заразительной радостью, которая читалась и на лице племянника, с соблазном утратить бдительность и «отдаться течению», как наверняка назвал бы это Соролья. Но нет: надо оставаться начеку.

Когда они свернули направо, на улицу Хуана Хусто, Альсада заметил два полицейских фургона темно-синего цвета с окнами, забранными решеткой. Из стратегических соображений они были припаркованы по разные стороны проспекта. За левым фургоном виднелся водомет с двумя стволами. Десять полицейских спецназовцев, десять газовых пистолетов в кобурах, десять рубашек с короткими рукавами. Перед жарой и насилием все равны. Инспектор не сомневался: таких машин по пути им встретится не одна. Так вот каково оно – оказаться на другой стороне. Он ощущал тревогу вроде той, о которой рассказывали люди, остановленные за превышение скорости. Нервы на пределе, хотя ничего плохого не сделал. Утрата контроля. Толпа вокруг сгущалась.

Когда в демонстрацию влились потоки людей, решивших примкнуть к маршу в последний момент, темп снова замедлился. Теперь проспект больше походил на склеротическую артерию, закупоренную недовольством обманутого народа. Альсада успокаивал себя мыслью, что в городе – а может, и во всей провинции Буэнос-Айрес – просто не хватит полицейских на такую толпу: большинство отправят охранять площадь Мая перед президентской резиденцией Каса-Росада, куда так рвутся протестующие. Если они будут держаться от нее на расстоянии – сейчас оно составляло почти шесть километров, – им ничего не грозит.

Стоило Альсаде немного расслабиться, и он тут же начинал выискивать в толпе возможных провокаторов. С этим он ничего не мог поделать. Достаточно одному разъяренному парню кинуть урну в полицейскую машину, и может начаться бойня. К тому же толпа состояла не только из мирных граждан. Альсада с первого взгляда отличал возмущенных отцов семейства от тех, кто уже поднаторел в уличной гимнастике, пускай сегодня они особенно старались смешаться с людской массой. В этот раз их лица не прятались за шарфами или носовыми платками. Но даже по отсутствию рубашек (попробуй ухватить бегущего подростка за торчащие ребра) и тщательно зашнурованным кроссовкам (ребята знают, что легко удерут от вооруженного полицейского) вычислить их ничего не стоило. А еще по одинаковой бижутерии, свистку на шее – вот оно, единственное эффективное оружие против полицейского усиления. А еще эти пацаны не поддавались естественному порыву пойти по проезжей части, раз уж сегодня это разрешено. Они были знакомы с полицейской тактикой, знали наизусть все их руководства. Самый лучший способ разгона демонстрации – атака по центру: тогда можно разбить толпу на маленькие группки, справиться с которыми куда проще. Именно этим и руководствовался Наполеон III, когда строил первые авеню в Париже: оставил место для лобовых атак конной жандармерии. Вот почему эти клоуны предпочитают с тротуаров не сходить. Как, впрочем, и Альсада. Да и Соролья тоже, если бы не думал о чем-то своем.

Хлопки. Свист. Крики. Лязг и звон кастрюль, ковшиков и сковородок под ударами шумовок и ложек. Народ в поиске своего ритма. Мощь толпы завораживала Альсаду. Пришли новые времена. Голод уступил место ярости. Коротким спазмам бунта. По асфальту стучали шлепанцы. Руки крепко сжимали аргентинские флаги, в которые, несмотря на жару, укутались слишком многие. К собственному изумлению, именно в эпицентре этой какофонии Альсада наконец успокоился: перестал выискивать в толпе подозрительные лица, перестал просчитывать маршрут побега, а просто отдался людскому потоку. А когда они свернули влево, на Авенида Доктор Онорио Пуэйрредон, Хоакин даже испытал волнующее предвкушение; конец шествия уже близился.

Альсада взволнованно выкрикнул «¡Hijos de puta!» и поразился звуку собственного голоса. Как только над горизонтом потных лбов появилась рождественская елка, он сразу же указал на нее Соролье. Племянник улыбнулся. В этот год вместо Рождества Христова они будут праздновать рождение, пусть и с наложением щипцов, новой Аргентины. Хорхе бы понравилось.

Неподалеку он заметил журналистку из «Кадена-Нуэве». Та не спешила выступить перед камерой – телеканалы все равно пока свернули вещание. Все, что они сегодня наснимут, придется убрать в стол до тех времен, пока не отменят военное положение. Инспектор услышал, как она бормочет «последняя диктатура», и не сдержал усмешки. Наполовину в точку, наполовину – выдача желаемого за действительное. Неподалеку от нее парочка журналистов-иностранцев пыталась растолкать народ в попытке освободить место длясъемок, чтобы предъявить начальству эффектные кадры и оправдать свои командировочные расходы. Альсада с первого взгляда понял: ничего у них не выйдет. На счастье полицейских – и большинства мировых лидеров – демонстрации плохо поддаются съемке.

В этом и парадокс: чем большего успеха достигали организаторы, тем сложнее становилось запечатлеть масштаб самого протеста, что в словах, что на фотографиях, что даже на кинопленке. С земли невозможно увидеть всю огромность толпы – нет на свете такой линзы, чтобы охватила людскую реку. Вот почему фотографы выбирают эмоциональные кадры – яростного демонстранта, плачущую мать, впечатляющий плакат – на размытом фоне. Такие снимки, по сути, все равно что свидетельства пресловутых слепцов, ощупывающих слона. А с воздуха почти не видно отдельных людей, и потому съемка не может передать энергии протеста так, как она чувствуется внизу. Негодование, сопричастность, спаянность – все это неизбежно теряется. Не то чтобы правительство сильно боялось попасть в обличающие новостные сюжеты иностранных СМИ – для этого ему не хватало стеснительности, порожденной привычкой находиться под постоянным наблюдением общества. Они ведь были наследниками лидеров, которые не только организовали, но и выиграли Кубок мира, не прекращая «грязной войны». Если тогда они и глазом не моргнули, то сейчас – тем более. Стоит им захотеть, и воздух наполнится слезоточивым газом и резиновыми пулями. И чем похуже.

–¡Las manos arriba! ¡Esto es un asalto! – прокричал кто-то в громкоговоритель. «Руки вверх, это ограбление!» Остроумный слоган для борьбы с коррупцией, подумал Альсада. И прилипчивый.

– ¡Las manos arriba! – закричал он вполголоса, опасаясь, что его поднимут на смех.

Женщина, уже какое-то время шагавшая рядом, обернулась к нему, удивленная этим внезапным участием, и одобрительно улыбнулась.

– ¡Las manos arriba! – повторил Альсада, на этот раз увереннее. Проскандировав еще пару раз, он вскинул руки, как и