Покаянный тон миссис Бун, видимо, несколько смягчил Вулфа. Он даже не посчитал за труд повторить, что не находится ни на чьей стороне.

– Независимо от того, как относятся к убийству Буна и Гантер другие, на мой взгляд, это отнюдь не акт личной мести, – заявил он. – А какое преступление вы совершили?

– Не знаю… Не знаю, совершила ли.

– И что вы сделали?

– Ничего не сделала – вот в чем суть. Однако мисс Гантер рассказала мне, что сделала она. Я обещала никому не говорить об этом и не говорила. У меня вдруг возникло ощущение… – Она остановилась и через минуту продолжила: – Нет, я не совсем точно выразилась. Это не ощущение, а уверенность.

– Уверенность в чем?

– Если бы я сообщила полиции то, что рассказала мне мисс Гантер, ее наверняка не убили бы. Но я не обратилась в полицию, потому что, как объяснила мисс Гантер, она делала лишь то, что шло на пользу Бюро регулирования цен и наносило вред Национальной ассоциации промышленников. А ведь именно этого мой покойный супруг желал больше всего на свете. – Миссис Бун не спускала глаз с Вулфа, словно пыталась прочесть его мысли. – И мисс Гантер была совершенно права. Я до сих пор не уверена, стоит ли вам об этом рассказывать. Что бы вы там ни говорили, мой муж был в одном лагере, НАП – в другом, а вы, как ни крути, работаете на НАП. Однако, побеседовав с моим кузеном, я решила прийти и послушать, как вы на это отреагируете.

– А как я отреагирую?

– Ну, я не знаю. – Рука миссис Бун слегка затрепетала. – Я действительно не знаю.

Некоторое время Вулф, нахмурившись, смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и повернулся ко мне:

– Арчи!

– Слушаю, сэр?

– Возьми свой блокнот и запиши текст письма. Отправь сегодня вечером, чтобы его доставили завтра утром. «Национальной ассоциации промышленников и лично мистеру Фрэнку Томасу Эрскину. Господа, развитие событий вынуждает меня поставить вас в известность, что настоящим я отказываюсь представлять интересы вашей организации в деле об убийстве мистера Чейни Буна и мисс Фиби Гантер. При сем прилагаю чек на тридцать тысяч долларов, полученных в качестве аванса, тем самым прекращая всякое сотрудничество с вами. С уважением…»

Записав все это, я взглянул на Вулфа:

– Выписать чек?

– Разумеется. Иначе что же ты приложишь к письму? – Вулф перевел взгляд на нашу посетительницу. – Вот так-то, миссис Бун. Теперь, надеюсь, ничто не помешает вам говорить откровенно? Если, положим, я и был в другом лагере, то теперь я абсолютно нейтрален. Так что же, по словам мисс Гантер, она делала?

Вдова не сводила с Вулфа изумленного взгляда.

– Тридцать тысяч долларов? – недоверчиво спросила она.

– Да, – усмехнулся Вулф. – Солидная сумма, не так ли?

– И это все, что заплатила НАП? Только тридцать тысяч? А я думала, они отвалят вам раз в двадцать больше! У них же сотни миллионов… нет, миллиарды!

– Это был только аванс, – раздраженно ответил Вулф. – Повторяю, теперь я человек нейтральный. Так что же мисс Гантер вам сообщила?

– Да, но теперь… теперь вы вообще ничего не получите! – Миссис Бун была явно озадачена. – Кузен рассказал, что во время войны вы безвозмездно выполняли задания правительства, но с частных лиц берете крупные суммы. Должна заранее вас предупредить, что я не в состоянии обещать вам крупное вознаграждение. Я могу… – она замялась, – я могу выписать вам чек на сто долларов.

– Не нужно мне от вас никаких чеков! – рассердился Вулф. – Если в этом деле я не могу иметь клиента, не будучи обвиненным в том, что принял чью-то сторону в кровавой вендетте, тогда я отказываюсь от такого клиента. Проклятье, так что сказала вам мисс Гантер?!

Миссис Бун взглянула на меня, и у меня возникло неприятное ощущение, что она ищет во мне какое-то сходство с покойным мужем, который отошел в мир иной и потому не может принять за нее важное решение. Я подумал, что, возможно, стоит немного ей помочь, ободрительно кивнув. Что я и сделал. Кажется, это и в самом деле помогло, так как она снова обратилась к Вулфу:

– Мисс Гантер знала, кто убил моего мужа. Мой муж что-то сказал Фиби в тот день, когда отдал ей кожаный чемоданчик, а следовательно, она была в курсе. И еще он надиктовал на один из этих валиков соответствующую информацию. Таким образом, валик стал уликой, и улика эта находилась у Фиби Гантер. Она спрятала ее у себя и собиралась отнести в полицию, но решила потянуть время, чтобы разговоры, слухи и общественное негодование нанесли как можно больший ущерб НАП. Она во всем мне призналась, так как я пришла к ней и обвинила во лжи, сказав, что собственными глазами видела кожаный чемоданчик возле нее в банкетном зале и что я больше не собираюсь ее покрывать. Тогда она объяснила, зачем это делает, и попросила не обращаться в полицию.

– А когда это было? В какой день?

Миссис Бун наморщила лоб, припоминая, но потом растерянно покачала головой:

– Знаете, у меня все дни перепутались.

– Понимаю, миссис Бун. В пятницу вечером вы впервые были у меня вместе с другими и уже почти решили все рассказать, но передумали. К мисс Гантер вы приходили до этого или после?

– После. На следующий день.

– Следовательно, в субботу. Чтобы у вас не оставалось сомнений, напомню, что в субботу утром вы получили по почте конверт, в котором находились ваша свадебная фотография и техпаспорт на автомобиль. Ну как, припоминаете? Это было в тот же день?

– Да, – кивнула миссис Бун, – конечно. Я сообщила ей о конверте, а мисс Гантер сказала, что написала письмо ему – убийце моего мужа. Она знала, что муж всегда носил в бумажнике нашу свадебную фотографию, а бумажник исчез. Он носил ее при себе двадцать лет. Нет, двадцать три года.

Голос миссис Бун дрогнул, она умолкла, несколько раз судорожно глотнула воздуха, понурилась и снова судорожно глотнула воздуха. Если бы она полностью потеряла самоконтроль и начала бы хлюпать носом и рыдать, то я даже не знаю, что сделал бы Вулф. Вероятно, он попытался бы проявить человечность, что было бы невыносимо для всех нас. Поэтому я решил вмешаться и резко сказал:

– Хорошо, миссис Бун, постарайтесь успокоиться. А когда успокоитесь, объясните, зачем мисс Гантер написала письмо убийце. Чтобы