а она в университет, когда я понимаю, что несколько часов своей жизни она проводит в компании других людей, других парней. И я срываюсь, как бешенный чёрт, на работе. На всех подряд. Даже если кто-то просто дышит слишком громко, я готов расхуярить его голову о стену, пока она не превратится в фарш.

Но теперь мне есть, кого превратить в кровавое мессиво.

В ресторане я пишу сообщение своему помощнику и прошу его обратиться к кому-то из отдела IT, чтобы пробили мне этого импатичного преподавателя истории. Пробили так, чтобы я знал, сколько раз в день он ходит поссать.

В конце концов, следующим утром на моей почте висит письмо от одного из наших программистов, в котором есть всё — начиная датой его рождения, его рабочим расписанием и заканчивая его домашним адресом и кодом от его домофона. Он не только преподаватель в университете, но и занимается репетиторством.

Этим вечером я нанесу тебе визит, репетитор.

***

Припорковавшись, я выхожу из машины и делаю последнюю затяжку, скуривая сигарету до фильтра. Затушив окурок и выкинув её в урну, я вздыхаю свежий февральский воздух этого позднего вечера. Ухмыляясь про себя, я подхожу к домофона и ввожу код. Пока я поднимаюсь на шестой этаж по лестнице, я стараюсь сдержать тик своей челюсти. Он непроизвольно донимает меня со вчерашнего дня, потому что я увидел просто невиносимую, умалишаюшую сцену.

Дойдя до нужной мне квартиры, я останавливаюсь и прочищаю горло, прежде чем позвонить в звонок или постучать.

Спустя несколько мгновений мой кулак соприкасается с деревянной дверью, я делаю несколько стуков с небольшим промежутков во времени. С другой стороны сначала тишина, но вскоре всё-таки слышны шуршания и движение. Я стою ровно и хрущу пальцами, пока этот ублюдок не подаёт признаков жизни. Я ожидаю, что он что-то спросит, прежде чем выйти, но он просто открывает дверь и показывается мне в своих домашних штанах и майке. Он достаточно высокий, всего на пару сантиметр ниже меня.

— Добрый вечер, — хмурится он. Его лицо слегка напряжённо, тёмные волосы взъерошены, взгляд карих глаз тупо уставлен на меня. — Я могу чем-то помочь?

— Да, блядь, ты можешь, — рычу я и, замахнувшись, со всей дури ударяю его по лицу. Он отлетает чуть ли не на несколько метров, падая на пол. Задыхаясь от злости, я вхожу внутрь квартиры и закрываю за собой дверь на внутренний замок.

Когда я думаю, что он разговаривал с ней, дотрагивался её, я слетаю с катушек.

Быстро, но с трудом он поднимается на ноги, упираясь руками на колени. Из его рта рекой льётся кровь, которую он отхаркивает. Подойдя ближе, он пытается дать отпор, драться. Но он для меня как назойливая мошка, несмотря на крупное телосложение. Поэтому я снова ударяю его — в живот, держа за загривок, потом снова по лицу.

Снова и снова. И снова, блядь.

Он кашляет и хрипит, задыхается, когда я прижимаю его одной к стене, придушивая и поднимая немного в воздух.

Я наклоняюсь к его уху, чтобы он точно расслышал каждое моё блядское слово.

— Ты слишком сильно интересуешься студентками. А точнее одной студенткой, которой ты не должен интересоваться.

Отстранившись, я опускаю его на ноги, но продолжаю держать за горло.

— Знаешь, почему ты не должен ею интересоваться? Потому что это моя, блять, девочка. Она. Моя.

— Д-д-даже не п-понимаю, — хрипит он, но не в состоянии закончить предложение, потому что мои пальцы впиваются в его кожу его горла и челюстей, оставляют на ней ярко-красные следы. Ослабляя хватку, я требую, чтобы он сказал.

— Говори.

Он снова откашливается, вдыхая воздух.

— Говори, блядь.

— Никем. Я никем не интересуюсь.

— Теперь ты никем не интересуешься.

— Клянусь, я не хотел ничего плохого по отношению к ней. Я написал ей просто из вежливости.

Он думает, что это признание должно утихлмирить меня, но я полностью слетаю с катушек. Она не говорила мне, что он ей писал.

— Кому ты писал? — спрашиваю я, угрожающе смотря в его наполненные ужасом и страхом глаза.

— Полина Косарева, — он жмурится, когда я снова сжимаю его горло, сдерживая желание задушить его. Потому что слетающее имя с его губ просто добивает мою и без того разъёбанную на почве ревности психику.

— Ты ей писал?

Из последних сил он кивает. Точнее, пытается это сделать и бормочет что-то нечленораздельное — мольбы, тысячи оправданий, клятвы, что этого больше никогда не повторится и это всё связано исключительно с учёбой.

Я не знал этого. И я сам решу, с чем это связано. Да нахуй я и без того знаю, с чем это связано. Я знаю, как он смотрел на неё. С каким вожделением он просто дотрагивался до её шарфа, будто вкладывал в этот жест всё своё омерзительное желание.

— Что ты ей писал? Покажи, — я требую и осматриваюсь, вижу его лежащий на полу мобильный. Видимо, он выпал из кармана его брюк, пока я избивал его. — Подними и покажи.

Убрав руку от его шеи, я позволяю ему пройти вперёд и дрожащими руками поднять с пола телефон. Он нажимает пару кнопок, я стою настолько близко, что в случае чего выкину мобильный нахуй и снова выбью из него дерьмо.

Я быстро читаю переписку и смотрю дату.

Позавчера.

Полина отвечает сдержанно, общается с ним как с преподавателем, но я просто взрываюсь от того факта, что она не сказала мне.

Я выкидываю телефон в сторону и снова встречаюсь с ним. Он делает шаг назад и ждёт, будто жертва смирилась со своим положением и знает, что охотник сдерёт с неё шкуру.

Моя голова ходит кругом.

Я могу уйти, но я беру его руку и резко выгибаю один его палец в другую сторону. Он кричит, как недорезанная свинья и падает на колени. Я делаю так же с другим пальцем на этой же руке. Из его рта вырывается очередной истошный вопль, заглушая крик до этого. Два пальца бевольно болтаются на его кисти.

— Напоминание о том, что твоя блядская рука больше никогда не должна к ней притрагиваться. Делай, что хочешь — увольняйся, переводись, не выходи из дома, мне срать. Но если ты когда-то, хоть когда-то покажешься ей на глаза, заговоришь с ней, напишешь ей и, не дай бог, дотронешься до неё, я не ограничусь парой ударов и двумя твоими пальцами, Валик. Я знаю, сколько раз в день ты дрочишь, и во время очередной твоей дрочки я приду, отрежу сначала твою