Шрифт:
Закладка:
Закон охранял жизнь крестьянина от помещичьего произвола — за самовольное убийство можно было лишиться поместья или подвергнуться наказанию кнутом. Прочее же зависело от господского нрава. Вот яркое описание того, что мог себе позволить особенно темпераментный хозяин. Крестьяне села Ширинги Ярославского уезда жалуются царю Михаилу Фёдоровичу (т. е. это происходило ещё до окончательного оформления крепостной системы) на своего помещика князя Артемия Шейдякова: «…за неделю до Николина дни осеннего, приехал тот князь Артемий из Москвы в твоё царское жалованье, а в своё поместье, к нам в село Ширингу, и которые крестьянишки начали к нему приходить на поклон с хлебами, как у других помещиков, тех он начал бить, мучить, на ледник сажать, татарок от некрещёных татар начал к себе на постелю брать и кормовых татар начал к себе призывать; городовой денежный оброк против твоего государева прежнего указа взял весь сполна на нынешний… год, а отписей нам в том оброке не дал, и когда мы станем ему об этих отписях против твоего государева указа бить челом, то он нас бьёт и мучит, а отписей нам не даёт: тот же князь Артемий правил на нас кормовым татарам в пост столовые запасы, яловиц, баранов, гусей, кур. Взявши на нас свои оброчные деньги все сполна, уехал из села в Ярославль, а с собою взял некрещёную татарку, а в Ярославле взял другую русскую жонку Матренку Белошейку на постелю, и в праздник в Николин день в Ярославле у себя на подворье баню топил; живя с этими жонками в Ярославле до Рождества Христова, играл с ними зернью и весёлых держал у себя для потехи беспрестанно; оброчные деньги, что на нас взял, тем жонкам всё зернью проиграл да весёлым роздал, и платье с себя всё проиграл; проигравшись, князь Артемий из Ярославля опять съехал в село Ширингу накануне Рождества Христова, а татарку и Матрёнку Белошейку свёз с собою в поместье и, приехав в праздник Рождества Христова, баню у себя топил, а нас стал мучить смертным правежом в других оброчных годовых деньгах, и доправил на нас в другой раз через твой государев городовой указ 50 р. денег да 40 ведр вина, да на него же варили 10 варь пива, да на нас же доправил 10 пуд мёду; у которых крестьянишек были нарочитые лошадёнки, тех лошадей взял он на себя. И мы, сироты твои, не перетерпя его немерного правежа и великой муки, разбрелись от него розно, а которые нарочитые крестьянишки, тех у себя держит скованных, и правит на них рублей по пяти, по шести и по десяти на человеке, а по домам тех крестьян, которые разбрелись, посылает кормовых татар, которые наших жён позорят; животишки наши велит брать на себя, а иные печатать. Тот же князь Артемий прежним своим служивым татарам деревни в поместья роздал, и жене своей, княгине Федоре, также дал две деревни в поместье; а которые прежде на того князя Артемья били челом тебе, государю, в его насильстве и немерном правеже об указе, на тех крестьянишек он похваляется смертным убийством, хочет их посекать своими руками»[323].
Сохранились жалобы государевых крестьян на приказчика Никиту Шевелева: одного он, отучая от пьянства, «бил и увечил» и «живот [ему] оттоптал», других «бил и увечил безвинно», а одного и вовсе «бил смертным боем», так, что тот «от ево микиткиных побоев и умер». Причём, судя по тому, что приказчик и позднее сохранил своё место, он был оправдан[324]. (Справедливости ради отметим, что известны случаи, когда приказчиков по жалобам обывателей сменяли[325].) Государевы сборщики недоимок также легко давали волю рукам: «…я правил… всякие доходы нещадно, побивал насмерть», — писал в отчёте один из них.
Впрочем, физическому насилию со стороны вышестоящих легко могли подвергнуться не только представители тяглых слоёв. О том, как его постоянно избивал некий «начальник» — ещё до начала раскола, — рассказывает в своём «Житии» протопоп Аввакум: «…пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле… прибежал ко мне в дом, бив меня, и у руки отгрыз персты, яко пес, зубами». В июле 1658 г. в Грановитой палате стряпчий патриарха Никона князь Дмитрий Мещерский был избит одним из царских любимцев окольничим Богданом Хитрово. Никон рассказывал, что Хитрово ударил Мещерского «по голове палкою без пощады, и человек наш рече ему: напрасно де бьёшь меня, Богдан Матвеевич, мы не приидохом зде просто, но з делом». Но окольничий не остановился и со словами: «Не дорожися де», ещё раз ударил Мещерского «по лбу и уязви его горко зело»[326]. Впрочем, патрон пострадавшего, патриарх Московский и всея Руси тоже легко распускал руки — им лично был избит на церковном соборе 1656 г. епископ Коломенский и Каширский Павел, осмелившийся выступить против его реформы.
Наконец, сам Тишайший подавал пример скорого рукоприкладства, применяя его к ближайшим боярам. Мейерберг, например, сообщает, что на заседании Думы 10 ноября 1661 г. разгневанный самодержец своему собственному тестю Илье Даниловичу Милославскому «сперва влепил… громозвучную пощёчину», затем тряс старика за бороду и наконец «выгнал его пинками». У того же Мейерберга есть описание, как царь поколотил родственника по материнской линии окольничего Родиона Матвеевича Стрешнева, отказавшегося от лечебного кровопускания, которому уже подвергся самодержец и к которому он призвал и своих бояр: «Не говоря много слов, он [царь] бросается к его [Стрешнева] лицу, наносит ему много ударов кулаком руки, свободной от кровопусканий, и даёт ему пинки ногами». Правда, когда монарший гнев прошёл, «тою же рукою, которою бил, он [царь] приложил всегда приятный для москвитян пластырь к опухшим от ударов местам, т. е. подарки, и одарил его [Стрешнева] щедро».
Напомним, что в Московском государстве все служилые люди — от рядовых помещиков до главнейших вельмож — могли быть на вполне законных основаниях подвергнуты (и нередко подвергались) телесным наказаниям. Например, в 1655 г. князь Никита Львов, разгневавший самодержца своими местническими притязаниями, был бит кнутом. К служилым людям в судебных делах применяли и пытки, которые не
