Для нас вода – жизнь, а для электронного гонца – смерть, но эти два мира встретились и проникли друг в друга. Гонец насыщается нашим сухим остатком, а мы его скоростью, в которой нет ни мыслей, ни чувств: они слишком тяжелы для гонца, пребывающего в невесомости, – эльфа, состоящего из бесплотных значков букв и цифр.

Хочется заплакать, чтобы картина стала размытой, без контуров, которые всегда темные – почти траурные рамки, без ломких границ, без приговора ясности. Чтобы увлажнить высохшее, сберечь свою соленую малость в потопе и грустно мечтать о морских блестках.

Бегущая строка

У меня на внутреннем экране иногда загорается бегущей строкой какая-нибудь поговорка, сейчас такая: не буди лиха, пока оно тихо.

Это из-за ковида.

Когда хочется побежать в аптеку и купить в таблетках все слова, которые принесла эпидемия: фавипиравир, ремдесивир, гидроксихлорохин, дексаметазон, фраксипарин, пульсоксиметр – слов тридцать, если вдруг… И тут пробегает красная строка: не буди лиха.

Иногда возникает такая: глаза боятся – руки делают.

Это когда гора – работы, которая наплывает большим белым пятном, или посуды, которую мыть не перемыть.

Уже почти забытая: от добра добра не ищут.

Не надо улучшайзинга, когда и так хорошо. Не надо покупать неизвестное вино, когда есть уже проверенное.

Бегущая строка бежит от страха.

Фиксация

Каждая новая фаза в истории человечества – это фиксация.

Устная речь улетучивается, как пар.

Отражение в воде или в зеркале удаляется вслед за удаляющимся от них.

Фотография первой начала фиксировать видимое. Датой ее рождения считается 1839 год. До того было много экспериментов, но изображение неизменно исчезало. Потом научились фиксировать и движение.

Письменность – фотография устной речи. Сначала была изобретена «камера», инструмент фиксации – алфавит, потом письменность, которая размножалась семенами, попадавшими в клетки мозга, – словарными единицами. Из этого рождались языки, путем перекрестного опыления их становилось все больше, потом хилые языки стали исчезать, вытесняемые со своих территорий могучими языковыми армиями. Грамматические конструкции веками усложнялись, предназначаясь избранным, но однажды стали упрощаться, демократизироваться, вслед за ними пришла и демократия в общества. Не во все. В которые не пришла, те языки только опылялись другими, а семена их никто не подхватил.

Новые слова вызывали к жизни новые явления и инструменты, а новые явления и инструменты – новые слова. Слова-старики умирали и умирают, поскольку цивилизация постоянно меняет картину мира. Но слов становится все больше, поскольку цивилизация обрастает все новыми приспособлениями и подробностями.

Последняя по времени фиксация – интернет. Вся, какая есть, письменность – сиюминутная, дурацкая, безграмотная, наряду с высокой и низкой литературой – обрела бессмертие. Все вольно или невольно подставившие камерам свои лица и фигуры – запечатлели их навеки. Вся устная речь тоже запротоколирована в папках «хранить вечно». Отчего ж не хранить, если виртуальное пространство безразмерно!

Началось это фрагментарное пока, но всеобщее бессмертие с изобретением электричества. Фиксации связей между людьми в виде проводов, а потом и без проводов, хотя к матери – электрической сети все коробочки, куда перекачивается жизнь, должны регулярно приникать. От матери когда-нибудь уйдут, просто потому, что от матерей всегда уходят, а потом и сами матери уходят. А что потом?

Потом будет то, чего нам не хватает, от чего мы хотим избавиться, что получить.

Если «мы» – это более или менее все «мы».

Великое переселение

В ХХ веке началась вторая эпоха (первая была в IV–VII веках н. э.) великого переселения народов. В начале века народы Российской империи переселились в ад, который отверзла революция. В Европе свой ад, открытый Первой мировой войной, «великая депрессия» в США, ад нацистско-фашистский – это были торнадо, массово перемещавшие людей в эмиграцию, эвакуацию, на фронт, в лагеря смерти, на тот свет. После Второй мировой, оправившись от потрясений, Европа и Америка вздохнули, а в СССР началась оттепель. Это было переселение в мир, который жил будущим. Улетал в космос, верил в чудеса, освободился от страха, жизнь улучшалась с каждым днем, советские люди переселялись из коммуналок в хрущевки, а во Франции в 1980-е люди выбрасывали на помойку работающие холодильники и стиральные машины, поскольку появлялось новое, модное и были деньги это купить. Все прошли, каждая страна по-своему, через 1968 год, когда новое дыхание потребовало обновления политических институтов и провозгласило новую ценность: жизнь человека важнее общественного и государственного блага. Из мира подданных, государственно полезных и бесполезных, должных и обязанных, все переселились в мир свободных индивидуумов, с приоритетом прав человека над «интересами государства».

Тут и зародилась биополитика – контроль над телами, а не только над душами, поскольку «тела» нарушили свои традиционные маршруты, собираясь миллионами на природе, на рок- и фолк-фестивали, ударились в массовый туризм, люди из благополучных стран поехали помогать собратьям в неблагополучных, те стали перебираться из своих несчастливых государств в счастливые, в общем, началось броуновское движение.

Эйфория свободы длилась не очень долго, потому что на ее пути стали возникать препятствия. И вовсе не того рода, которые по привычке ожидались. Ожидалось, что СССР или США начнут ядерную войну. Или, как обычно, поставят под ружье, отправят на бойню в чужие края, насаждать коммунизм или демократию, а позже – «принуждать к миру». Под ружье, конечно, ставили, но загонов становилось только меньше, стены падали одна за другой: железный занавес, Берлинская стена, колючая проволока соцлагеря, и, наоборот, развивалась массовая авиация, которая быстро доставляла любого куда ему заблагорассудится, и везде его ждали отели, все более комфортабельные и многозвездные. «Звезда» – одно из ключевых слов этого периода. Звезды эстрадные, теле-, кино-, рок-, поп-, мишленовские, интеллектуалы-звезды – в общем, сплошное звездное небо. Небом стал экран.

А беды начали приходить с неожиданных сторон. Свободу и права почувствовали не только жители первого и (позже) второго мира, но и третьего, которым «первый» и «второй» распоряжались как своей собственностью. Те самые неблагополучные страны, которым понемногу помогали и врачи без границ, и волонтеры, и всевозможные фонды и принимали у себя беженцев и мигрантов оттуда, но при этом воевали, бомбили, делали своими колониями, – и вдруг начали присылать ответы. Вернее, заявления: мы не согласны быть третьим миром – третьим сортом, и мы заставим вас считать нас равными.

Терроризм вернул страх в страны, которые о нем давно или недавно позабыли. День 11 сентября 2001 года стал самым масштабным терактом, с тех пор почти двадцать лет Европе