Раненый лежал на промокшем от крови плаще. Он был раздет по пояс. Правую сторону вместе с шеей закрывала повязка. Походный лекарь уложил его прямо на спину, нисколько не заботясь о том, где находится рана, и напоил дурманящим зельем, чтобы не чувствовал боль, и можно было его допросить.

Аэций присел на корточки рядом и пододвинул светильник. Раненый тяжело со стоном дышал. Лицо исказило страдание. Аэцию оно показалось знакомым и незнакомым одновременно. Зеркон описывал предводителя гуннов как темноголового, с козлиной седой бородкой и несуразными расплющенными чертами. А этот выглядел совершенно иначе. Светлый оттенок волос, густая короткая борода, прямой благородный нос. Дополнить картину мешали полузакрытые веки. Раненый был в забытьи. Аэций шлепками заставил его очнуться и взглянуть на того, кто сидит перед ним. Взор поначалу был безразличным и каким-то мутным, но постепенно ожил. Зрачки расширились радостным удивлением, и в следующее мгновение Аэций услышал:

— Отец…

Раненый явно бредил.

«Ты обознался», — хотел сказать ему Аэций, но не смог произнести ни слова. Какое-то время сидел не двигаясь, не в силах признаться себе, что это Карпилион. Потом дрожащей рукой убрал с его лба упавшую прядь и увидел, что нет никакой ошибки. Это Карпилион. Повзрослевший, изменившийся, но все-таки он и никто другой.

Аэцию стало трудно дышать.

«Но ведь Зеркон говорил, что это не он. Как же так?.. Почему?..» — завертелись обрывки мыслей.

— Карпилион, сынок…

Кажется, он произнес это вслух, но раненый не услышал. Он снова впал в забытье. С его губ срывались какие-то полузнакомые имена. Ильдика. Онегесий… Он прощался с ними, говорил, что встретил отца и уходит к нему. На Волху…

Аэций вдруг понял, что потеряет его навсегда. Выскочил из палатки и хотел уже крикнуть: «Лекаря!», но перед ним возникли какие-то люди. Аэций взглянул на них ошалело и в одном узнал Торисмунда. Тот был черен лицом и подавлен.

— Где эта падаль? Я убью его! — прорычал он, намереваясь немедленно войти в палатку.

— О ком ты говоришь? — прикинулся удивленным Аэций.

— Об аттиле! — рявкнул Торисмунд. — Мой отец, король Теодорих, погиб. Я снесу этой падали голову. Отойди!

— Там его нет, — как можно спокойнее произнес Аэций, хотя в груди разыгралась такая пляска, что едва стоял на ногах.

— А кто же там? — насупился сын Теодориха. — Мне сказали, что аттилу принесли сюда.

— Твои люди ошиблись. Они принесли его родича, этого… Лаудариха.

— Лаудариха?! — воскликнул взбешенный Торисмунд. — А где аттила?

— Сбежал. Наверное, мчится сейчас к реке. Кони у гуннов быстрые. Ты вот что, — Аэций обнял Теодориха за плечо и повел его в сторону от палатки, делая вид, что хочет потолковать с ним о чем-то важном. — Аттилу уже не догонишь. Я понимаю, что горе тебя ослепляет. Смерть Теодориха и меня разбивает о камни. Он был моим побратимом. Ты знаешь, как тепло я к нему относился. И считаю своей обязанностью позаботиться о тебе, его сыне…

— А чего тут заботиться? — перебил Торисмунд. — Я цел и невредим. В отличие от отца.

Аэций повернулся к нему лицом и произнес, доверительно глядя в глаза.

— Хорошо, что ты цел. Я рад это слышать. Скоро тебе понадобится вся твоя сила. А если промедлишь еще немного — и войско.

— О чем это ты?

О том, как устроена жизнь того, кто у власти. А устроена она везде одинаково.

— Смерть короля означает, что во главе торингов встанет новый король. И это, возможно, будешь не ты.

— Я его старший сын! — воскликнул Торисмунд.

— Как старший ты наследуешь право быть королем. Но выбрать могут и не тебя, — возразил Аэций. — Мой тебе добрый совет. Возвращайся скорее к братьям. Иначе они поделят власть без тебя. А Теодориха похороните вместе. Как подобает. С почестями. И вместе решите, что делать дальше.

Видимо, Торисмунд и сам подумывал о чем-то похожем. Во всяком случае, спорить не стал.

— Благодарю за совет, — ответил он сухо.

— И от меня прими благодарность, — не остался в долгу Аэций. — Империя не забудет героя, вставшего на её защиту. Не сомневаюсь, что когда мы встретимся снова, увижу тебя королем и добрым другом.

Торисмунд в ответ не сдержал улыбки. Он уже мнил себя королем торингов. Аэций еле держался при мысли, что не удастся его по-быстрому отослать, и как только ушел, сейчас же вернулся в палатку. Раненый был без сознания. Аэций завернул его в плащ с головой и крикнул охране привести лошадей.

— Передайте Авиту, что я отлучился по важному делу, — сказал он после того, как приказание было исполнено. Взвалил Карпилиона на лошадь, привязал потуже к седлу и, вскочив на другого коня, поехал в селение, до которого можно было добраться и ночью, ибо оно приютилось неподалеку от Каталаунских полей.

У знахарки

— Кто такие? Чего вам надо? — послышалось из-за двери.

Избушка покоилась на деревянных столбах, торчавших над берегом озера. Вели к ней расшатанные мостки, такие дряхлые, что того и гляди обвалятся под тяжестью двух человек. Тот из них, что тащил на себе другого, опасался за крепость досок и ступал на них осторожно, словно боясь проломить.