прежнего дал урожай“. — „А копеечная-то свеча на что?“ — „Ну, эта Николе!“ — сказал мужик и пошел дальше. „Вот ты, Илья, говоришь, что я все мужику пересказываю; чай, теперь сам видишь, какая это правда!“

На том дело и покончилось; смиловался Илья-пророк, перестал мужику бедою грозить; а мужик зажил припеваючи, и стал с той поры одинаково почитать и Ильин день, и Николин день»[135].

Никола — добрый и милостивый святой, а Илья-пророк — ревнивый и грозный. И безусловно Никола ближе мужику, чем Илья-пророк. И Никола действует куда более умно и расторопно, но чтить нужно обоих.

Персонажи, несмотря на то что оба они святые (т. е. принадлежат к безгрешной, небесной иерархии), ведут себя как самые обыкновенные люди, как простые мужики. Они ревнуют один к другому и соревнуются друг с другом — кто кого пересилит, кто кого перехитрит. Причем Никола, мы видим, перехитрил Илью и несколько раз его обманул. Однако обман и хитрость Николы — во спасение человеку, и потому образ Николы и все сказание проникнуты добрым юмором.

Наконец, мы видим, как просты, как непосредственны и как подчас примитивны взаимоотношения между святыми угодниками и русским народом. Они строятся на взаимной выгоде, по принципу: ты — мне, я — тебе. Святому можно и нужно угодить, поставив свечку. За эту свечку он тебя наградит. Мужик как будто подкупает святого, и в этом проявляется безусловно здравый смысл и практицизм народа, который и сам живет во многом сугубо практическими, хозяйственными интересами, и религию склонен трактовать на свой житейский манер. Потому и святые угодники на Руси, сойдя с небес, ведут себя очень поземному. Однако, с другой стороны, эта примитивность религиозных представлений народа говорит не только о его невежестве или грубости, но и о детской чистоте этой веры. Свеча, поставленная тому или иному угоднику, это материализованный образ веры.

Русский народ не любил отвлеченных рассуждений на богословские темы, а просто — верил, не рассуждая и не вдаваясь в глубину религиозных предписаний. Эта простота и непосредственность веры таила свои опасности — например, извращения христианской веры на языческий лад. Но в этом же заключалась определенная сила и красота народной веры. Потому и возможны были столь прямые и быстрые контакты с небесными силами. Мы порою подсмеиваемся над этими наивными сказаниями и вместе с тем ими любуемся. Как всякий народный примитив, они и смешны и трогательны одновременно.

Итак, Николу, как и всякого другого святого, можно ублажить, поставив ему свечу или усердно молясь на его икону. И это есть проявление веры в него, именно в него, персонально, за что он и платит сторицей. Или — как пелось в духовном стихе об одном благочестивом человеке:

Он веровал в святого Миколу,

В святого Миколу чудотворца[136].

И, соответственно, Микола сделался как бы патроном этого человека и помог ему в трудную минуту. Отсюда и восхваления в его честь:

Егда кто Николая любит,

Егда кто Николаю служит,

Тому святой Николае

На всякий час спомогае.

Николае![137]

Однако, вступая в своего рода материальную сделку с Николой, русский человек понимал, что Николу нельзя обманывать и сделка эта не должна служить безнравственным целям. В одной легенде рассказывается о человеке, который промышлял обманом и воровством и всякий раз, обделав какое-нибудь дельце, ставил в церкви свечку Николе. В результате ему всегда везло в воровстве и в мошенничестве. Но вот однажды его заприметили и бросились в погоню. Выбежал он в поле, за село, бежит по дороге, а навстречу старичок нищенского вида. Спрашивает: куда бежишь?

«— Ой, дедушка, выручи! Не дай пропасть, схорони: настигнут, животу не бывать.

— А ложись, — говорит старик, — вона в ту канавку.

Вор лег в канавку, а там дохлая лошадь валяется. Он и спрятался под ней, закопавшись в падаль. Погоня пробежала мимо, не заметив. Вор вылез из канавы, а на дороге тот же старичок стоит и спрашивает:

— Что, Ипат, хорошо тебе было в сырости-то лежать?

— Какой, дедушка, хорошо, — чуть не захлебнулся!

— Ну, вот, видишь, захлебнулся! — сказал старик и стал такой строгий, — а мне, как думаешь, от твоих свечей слаще? Да свечи твои, слышишь, мне, как эта падаль!»[138]

Эта притча — «Свеча воровская» — гласит, что Никола (так же как другие небожители) нуждается не во всяком подношении, на манер языческих идолов, но в подношении, произведенном от чистого сердца и на основаниях христианской нравственности. И вместе с тем примечательно, что, прочитав вору строгую мораль и показав ему наглядно, что такое «воровская свеча», т. е. свеча, поставленная на неправедные деньги, Никола тем не менее помог ему избежать смертельной опасности. Потому что Никола верен тем, кто в него верит.

Но особенно Никола добр по отношению к бедному люду и не щадит себя, стараясь помочь в беде. На этот счет имеется удивительно поэтическая легенда, связанная также с другим святым — Касьяном. Как в паре с Ильей-пророком, который грозен и ревнив, ярче выявлялась мягкость, добрая расторопность и изворотливость Николы, так и здесь, в паре с Касьяном, нагляднее выступает отзывчивость Николы и его готовность помочь. Дело в том, что Касьян занимает исключительное положение в ряду других святых. Если Никола самый любимый на Руси святой, то Касьян — самый нелюбимый. И у него есть постоянный эпитет — немилостивый. В некоторых областях даже имя Касьян считалось позорным. Народ боялся Касьяна, поскольку считалось, что у Касьяна недобрый, дурной глаз. «Касьян на что ни взглянет — все вянет», — говорили в народе.

Если Касьян взглянет на скотину — скотина передохнет, на лес взглянет — лес засохнет, на человека посмотрит — с человеком этим приключится великое несчастье. На этот сюжет было сложено несколько поговорок. Про человека угрюмого, тяжелого и необщительного говорили, что он «Касьяном смотрит». Про человека способного сглазить: «Касьян косоглазый! От него хороните все, как от Касьяна, — живо сглазит, да так, что потом ни попы не отчитают, ни бабки не отшепчут».

Дурная репутация Касьяна связана, вероятно, с тем, что его именины отмечаются только один раз в четыре года — 29-го февраля. Этот день в старину был настолько опасным, что на Касьяна крестьяне старались не выходить со двора и спали до обеда, чтобы переждать лихое время. Соответственно, високосный год на Руси считался повсюду недобрым, а самый неприятный день в этом году — 29 февраля. Обдумывая, почему день