Шрифт:
Закладка:
Комментируя это решение Чингисхана, Б. Я. Владимирцов писал: «Чингис в данном случае следовал старым степным обычаям и воззрениям, причем, конечно, он хорошо знал, что, наделяя своих родичей, он нисколько не нарушает единство империи, объединяемой властью железного кагана (хана. — А. М.) и его твердыми «установлениями» — Джасаком («Книгой Великой Ясы». — А. М.). Раздавая уделы, Чингис лишний раз только подчеркивал свою приверженность степным аристократическим началам (идеалам. — А. М.), подчеркивал, что он создал империю для своего рода»[600].
Уже вскоре Шигихутуг приступил к выполнению этой, возложенной на него Чингисханом обязанности: по подготовленной им «разнорядке», облеченной в специальный указ Чингисхана, мать, родные братья, его сыновья (царевичи) и ближайшие родственники Чингисхана получили в наследственное пользование уделы — ulus’ы: «И пожаловал владыка матушке и брату Отчигину десять тысяч айлов, кочевых дворов…
Зучи было пожаловано девять тысяч человек, Цагадаю — восемь тысяч, Угэдэю — пять тысяч, Толую — также пять тысяч, Хасару — четыре тысячи, Алчидаю[601] — две тысячи, Бэлгудэю — тысяча пятьсот…
Засим Чингисхан молвил: «Пожаловал я матушке и брату Отчигину десять тысяч подданных моих и дал в распоряженье им Хучу, Хухучу, Жунсая, Хоргасуна. А под начало Зучи дал Хунана, Мунхэгура и Хэтэ. Пожаловал я Цагадаю Харачара, Мунхэ, Идохудая. Ибо характер крут у Цагадая, да будет велено тебе, мой Хухучос, всечасно быть при нем, советом мудрым с ним делиться!» И тогда же Илугэя и Дэгэя отдал Чингисхан под начало Угэдэя, а Жэтэя и Бала — Толую. Хасару в распоряженье отдан был Жэбэхэ, а Алчидаю — Чагурхай»[602].
«Когда Чингисхан отдавал сыновьям и вышеперечисленным лицам тех упомянутых эмиров вместе с войсками… то повелел:
«Я дал вам этих эмиров, но (помните), вы — еще малые отроки, а их (жизненный) путь велик. Если они когда-нибудь совершат проступок, не убивайте их по своему желанию, а ранее учините со мною совет. После меня, учинив совет друг с другом, исполните согласно ясе (закону. — А. М.)».
В этом положении он изволил преподать это наставление ради того, чтобы такие великие эмиры проявляли себя (с лучшей стороны) и служили бы всем сердцем, а буде они совершат проступок, то по совместном обсуждении (сего) они объяснили бы им (их вину) так, чтобы те не могли и помыслить отрицать (ее), но осознали и поняли бы, что наказание им (полагается) за вину, а не вследствие гнева и опрометчивости»[603].
Оставляя за собой право дать совет своим сородичам в отношении отданных в их распоряжение и «проштрафившихся» тысяцких, Чингисхан, тем не менее, ратовал за верховенство закона, контроль за соблюдением которого он также поручил названному брату Шигихутугу.
Для этого последний был назначен Верховным судьей, «карающим за ложь и взыскивающим за воровство, подсудных всех судящим и выносящим смертный приговор всем, кто достоин смерти».
Чингисхан обязал Шигихутуга все вердикты Верховного суда «вносить в Синие росписи и росписи сии сводить в единый Свод», дабы впоследствии они могли быть использованы в судопроизводстве в качестве прецедентов.
Во исполнение упомянутого выше повеления Чингисхана в Синии росписи (у А. М. Джувейни — «на свитках». — А. М.) стали «записываться его ясы и приказы»[604], а «также другие решения, принятые Шигихутугом с согласия Чингисхана»[605]. При этом строго-настрого запрещалось изменять нормативно-правовые акты, внесенные в Синии росписи. Эти известия наших источников дают основание считать, что «Единый Свод», который по повелению Чингисхана составлял Шигихутуг, по сути дела, и был первым собранием нормативно-правовых актов-яс, которое впоследствии в своей книге «История завоевателя мира» А. М. Джувейни назвал «Книгой Великой Ясы» Чингисхана.
В числе первых яс-указов Чингисхана, записанных на свитках Шигихутугом и внесенных им в Единый Свод, несомненно, были повеления Великого хана, в соответствии с которыми особого ханского «пожалованья, милости и повеления (особого указа, впоследствии включенного в «Книгу Великой Ясы» Чингисхана. — А. М.)» удостоились ближайшие его соратники.
Первым среди них был отец Мунлиг.
Отец Мунлиг был дорог Чингисхану не только потому, что «подле него он родился и вырос»[606], а еще и потому, что «всегда при тяжелых и благоприятных, при страшных и обнадеживающих обстоятельствах он был заодно с Чингисханом»[607]. Именно отец Мунлиг настоял на том, чтобы Чингисхан отказался от приглашения Ван-хана и Сэнгума, решивших, как оказалось, заманить его к себе обманом и покончить с ним; иначе, как признался сам Чингисхан, «не избежать мне было смерти лютой»[608].
О характере тогдашних отношений между ними свидетельствует тот факт, что Мунлиг был назван первым среди соратников Чингисхана, «возвышенных» им в тысяцких-ноёнов, а затем также первым был особо пожалован Чингисханом «среди пожалованья и милости достойных».
В указе Чингисхана о воздаянии почестей отцу Мунлигу[609] говорилось:
«И, по заслугам милость оценив твою,
Ее все поколения монголов не забудут.
И, памятуя о твоих благодеяньях,
Отныне будешь ты усажен на почетном месте;
И каждый год, невзгод не зная,
Наградами не будешь обделен;
И будут все твои потомки
Нами обласканы и одарены!»[610]
Одним из первых нукеров Чингисхана, сохранившим ему верность на всю жизнь и ставшим впоследствии его самым преданным соратником в борьбе за объединение всех монгольских племен, был Борчу. Неслучайно «Чингисхан относительно Борчу сказал, что его степень ниже (степени) ханов, но выше (степени) эмиров (тысяцких ноёнов. — А. М.) и простонародья», и что «(его) степень превыше того, чтобы (дать ему) определенный ярлык, (провозгласив только тысяцким ноёном. — А. М.)»[611].
Очевидно, поэтому, обратившись к нему на Великом хуралтае 1206 года, Чингисхан сказал:
«Заслуг твоих мне всех не перечесть. Вы с Мухали, помогая мне в делах благих, остерегая от шагов неверных, меня на этот трон высокий возвели. Отныне посажу вас на почетнейшее место, и да простятся вам любые девять ваших прегрешений! Пусть Борчу станет во главе Великого тумэна правого крыла, что на Алтае!»[612], «в котором тридцать восемь тысяч человек»[613].
Упомянутый выше Мухали, так же как в свое время шаман Хорчи, предрек Тэмужину восшествие на ханский престол, о чем Чингисхан впоследствии вспоминал: «Когда остановились мы в тени Священного раскидистого древа в долине Хорхонаг жубур, где некогда поставленный над всеми ханом Хутула плясал и пировал в свою охоту, из уст твоих, мой Мухали, услышал я божественного провиденья глас. И помянул я добрым словом твоего отца, Хумун гоо, и было то согласия началом между нами»[614].
Мухали своей беззаветной отвагой
