Голос и слова барона производили на меня какое-то гипнотическое действие. Я слушал его, раскрыв рот, и не мог и слова сказать в ответ. Но больше всего на меня действовал его взгляд, словно смотревший внутрь меня.

- Вы меня спрашиваете, почему я не продаю землю Дорохову? Я вам отвечу, Тимофей Александрович. Я не хочу быть причастен к массовым убийствам! Я не хочу потворствовать обогащению горстки знати за счет сотен, а в будущем и тысяч жизней!

Вытаращив глаза, он просипел последнюю фразу так неразборчиво, что я едва смог понять ее значение.

- Папа, папа! Ну что ты говоришь, - словно из другого мира раздался молодой, даже почти детский голос. – Наслушаешься новостей, а потом ходишь, небылицы рассказываешь.

Я вынырнул из гипноза в реальный мир и увидел перед собой нечто, почти такое же милое, как княжна Беркутова. Светлые локоны мелкими спиральками торчали во все стороны. По щекам разбежалась стайка рыжих веснушек. Четко очерченные пухлые губки не были накрашены. Милую картину завершал чудесный вздернутый нос. Очень скромное на фоне остальных нарядов этого вечера свободное серое платье надежно скрывало фигуру от любопытных глаз.

- Извините, пожалуйста, моего отца, - в голосе девушки прозвучали виноватые нотки. – Не стоит слепо доверять тому, что он говорит. Он не совсем здоров.

- Ничего-ничего, - поспешил я успокоить ее. – Все в порядке.

- Это не я болен, а наше общество… - попытался вернуться к прежнему разговору барон, но дочь одной рукой взяла его за руку, а другой коснулась щеки.

- Папа, ты снова пропустил прием таблеток. Идем, я отведу тебя к маме, у нее в сумочке есть.

- Мыеще с вами поговорим, молодой человек, - заговорщицки шепнул мне Грофф. – Веди меня уже к своей матери.

Девушка взяла его под руку и увела из большого зала.

Я глубоко вдохнул, стараясь больше дать воздуха легким, а крови кислорода. Слова барона настойчиво вертелись в моей голове и никак не хотели оттуда выветриваться.

Пока я пытался прийти в себя, неожиданно вернулось прелестное создание. Девушка выглядела крайне встревоженной и смущенной.

- Я искренне прошу вас простить меня, - сказала она, прижав ладонь к груди. – Могу я надеяться на ваше благородство? Пообещайте, что вы забудете то, о чем говорил мой отец. У него опухоль мозга. Вот уже пять лет. Операцию делать нельзя, лекарства и магия перестали помогать. После смерти его друга, графа Николая Михайловича Никольского, ему везде мерещатся заговоры и преступления. Граф тоже странные вещи говорил. Врачи дают отцу еще год. Позвольте ему спокойно дожить это время. Не обсуждайте ни с кем его бред. Он не всем такое рассказывает. Только тем, кому доверяет. Не понимаю, зачем он к вам подошел… Простите, не знаю вашего имени.

- Тимофей Александрович… Никольский, - медленно произнес я, внимательно наблюдая за реакцией девушки.

Рыжие веснушки утонули в алом мареве смущения, разлившемся по округлым щечкам.

- Простите, - едва выдавила из себя девушка. – Я, наверное, наговорила лишнего.

- Самую малость, - я мягко улыбнулся.

- Как мне загладить свою вину?

Если бы этот вопрос мне задала любая дама из этого зала, я придумал бы сто и один способ заглаживания вины. И не один из них не был бы приличным. Но почему-то насчет «кудряшки» ничего такого в голову не приходило.

- Как вас зовут?

- Конечно… простите… - совсем разволновалась бедняжка.

- Будет вам извиняться. Просто назовите ваше имя, - я попытался ее подбодрить.

- Соня… Ой! Софья Викторовна Грофф, - четко отделяя каждое слово, ответила девушка и сделала неловкий книксен.

- Так вот, милая Софья Викторовна, я никому не расскажу о том, что услышал от вашего отца. И мне искренне жаль, что он болен. Я совсем недавно влился в семью Никольских, но почти каждый день узнаю об отце и дяде что-то новое.

- Ваш дядя был очень умным и добрым человеком. Хотя на людях не любил этого показывать. Но порой он говорил странные вещи, которые находили отклик у моего отца. Прошу вас, будьте осторожны. Не каждый, кто здесь вам улыбается, желает вам добра.

Это что, фамильная черта Гроффов философствовать при каждом неудобном случае?

- Я непременно последую вашему совету. И надеюсь, мы с вами сможем тоже стать друзьями, как ваш отец и мой дядя.

Соня наконец-то улыбнулась. Правда, улыбка вышла грустной.

- Заходите как-нибудь в гости. Мама печет чудесные пирожки. Дорожная улица, дом три. Мимо не пройдете. Он там один такой.

Вновь сделав книксен, она вышла из зала, оставив меня в раздумьях. После разговора с бароном и его дочерью невыносимо захотелось выйти на воздух. Но мне не дали такой возможности.

- Тимофей Александрович, вы пробовали устриц? Только утром самолетом доставили, - Беркутов оказался рядом так неожиданно, что я едва не подпрыгнул.

Хозяин дома, видимо, решил этим вечером посветить мне все свое внимание. Натянув непринужденную улыбку, я проследовал за ним к длинному столу, заставленному всевозможными закусками. Вот только есть мне не хотелось совсем, а от запаха еды и вовсе замутило.

Аркадий Иванович что-то увлеченно рассказывал, но я почти не слушал его. Мой взгляд рассеянно бродил от лица к лицу, надеясь увидеть Гроффа. Но, видимо, семья барона решила покинуть прием.

Нескончаемый поток слов так утомил меня, что я не знал, куда бы сбежать. Как вдруг спасение пришло, откуда не ждал.

В самый разгар рассказа князя о том, как он ловил крабов на Дальнем Востоке, к нам подошел молодой человек. Поскольку единственное, что его отличало от Беркутова, это отсутствие бороды, я сделал вывод, они родственники. На вид парень был немного старше Тимофея, но на полголовы выше ростом и шире в плечах.

И он явно был не в духе.

- Отец, надо поговорить, - начал он, угрюмо сведя брови к переносице.

Ну да, никем другим кроме сына он оказаться не мог.

Словесный фонтан князя тут же иссяк, а лицо посуровело.

- Григорий, ты же видишь, что я занят, - даже не взглянув в сторону сына, ответил князь. – Это граф Тимофей Никольский. Он впервые в столице и я…

- Полагаю, рассказы о твоих подвигах могут подождать, - парень резко перебил отца. – Это вопрос жизни и смерти! Моей,